bentkovsky | Как мы укрепляли японо-советскую дружбу

     Наш пароход с тремястами советскими туристами приближался к Кобе. На берегу уже ждала японская общественность. С приветственной речью должен был выступить мэр города. Оставалось решить, кому переводить. Переводчиков было много, но ветеранами были только я и Батя.
     Батя - это московский переводчик французского языка, которого ввиду производственной необходимости срочно переучили на японский. Запомнив на курсах пару десятков слов, он творил с ними чудеса: мог перевести и физика-ядерщика на международной конференции, и торговца в магазине радиоэлектроники. Только один раз он лажанулся, когда в одной из московских больниц перевел заболевшему японцу, что сейчас врачи вставят ему в жопу свечку. Когда японца откачали, Батя оставшимися девятнадцатью словами извинился и сказал, что не знал, что в японском языке медицинская и парафиновая свечи обозначаются разными словами. Японец его простил, но, когда покидал кабинет, задницу на всякий случай прикрывал ладошкой.
     И вот теперь мы сидели и размышляли, кому переводить мэра. Ни мне, ни Бате звездить "весь вечер на арене" не хотелось.

- А, знаешь что? - осенило меня. - Давай мы на это дело Кузнеца подпишем!

- Гениально! - воскликнул Батя. - Вечером готовь стакан! Такие идеи нельзя оставлять неотмеченными.

Кузнец, или Андрей Кузнецов, молодой жгучий брюнет с чересчур орлиным носом (вылитый Ярмольник в молодости), только что закончил МГУ и шел с нами в Японию впервые. Для людей с таким носом он был на удивление нежадным человеком: мог даже, если надо, бескорыстно поделиться ценившейся на вес золота валютой. Единственным его недостатком было чрезмерное честолюбие.

Не откладывая вопрос в долгий ящик, мы спустились в каюту и позвонили Кузнецу: «Зайди на минуту – дело есть!» Через пять минут Кузнец стоял перед нами.

- Значит так, Андрей! - начал Батя голосом Левитана, сообщающего о вероломном нападении фашистов. - Через три часа здесь будет мэр города Кобе. Твоя задача – подойти к нему, встать рядом и перевести все, что он скажет.

- Да вы что, мужики, я же здесь впервые! - реакция Кузнеца была предсказуемой, вплоть до произнесенной фразы.

- Ну и что? Мы ж не заставляем тебя на амбразуру прыгать! Может, и живой еще останешься! И потом, Андрей, когда-то все-таки надо начинать! Да и мэр тут долго не задержится. Вон, народ уже копытом бьет: магнитофоны ждут на берегу. Так что, каких-то полчаса позора и унижений и ты свободен! - все тем же тоном, не терпящим возражений, отстрелялся Батя.

Наступила моя очередь.

- Андрюха, да ты же завтра будешь самым известным человеком в Кобэ! А, может, и во всей Японии! - начал я издалека.

- Это почему? - насторожился Кузнец.

- Как почему?! Тебя ж сегодня во всех вечерних новостях покажут! А завтра местные торгаши уже будут бесплатно тебе совать магнитофоны, лишь бы взял! Но это всё мелочи! Главное – директор круиза отметит тебя в отчете о поездке. Отчет ляжет на стол начальника отдела кадров по странам Юго-Восточной Азии, и максимум через год ты уже представитель «Интуриста» в Японии. Отдельный офис, своя квартира в Роппонги...

- Стоп, Андреич, запомни, на чем остановился. Потом продолжишь. Я побежал лексику учить! - в глазах Андрюхи уже отсвечивались неоновые огни Токио.

- Да ничего не надо учить. Я этого Винни Пуха уже раз десять переводил. Наизусть помню, - остановил его я.

- Какого Винни Пуха?

- Ну, мэра ихнего. Он такой маленький, кругленький – копия Винни Пух. Только глазами не вышел.

- Так, Андреич, не отвлекаемся, - в голосе Кузнеца уже начали проскальзывать начальственные нотки представителя «Интуриста» в Японии. - Так о чем он будет тут гундеть?

- Записывай. Сначала он скажет: «Мы рады приветствовать дорогих советских друзей на гостеприимной японской земле!» Второе: «Японию и Советский Союз связывают давние узы добрососедства!» Третье: «Японское море – это море мира! Оно не разделяет, а сближает наши страны! Ваш визит – еще одно тому подтверждение и очередной шаг к укреплению взаимопонимания между нашими народами!» Четвертое: «Каждый год к нам на зимовку прилетают журавли из Сибири, соединяя невидимым мостом дружбы две наши страны». Записал? Молодец. Ну, и под конец он скажет что-нибудь вроде: «Да здравствует японо-советская дружба, да здравствует мир во всем мире!» Все! После этого плюешь на Винни Пуха, только, смотри, не в прямом смысле, и подходишь к нам, а мы тебе уже наливаем полный стакан.

Танцевальный салон был набит битком. Как же, живых японцев обещали показать. Протиснувшись в зал, я глянул на сцену и обомлел: рядом с Андрюхой стоял не маленький Винни Пух, а какой-то рослый незнакомый мужик. Андрюха, увидев меня, кивнул в сторону мужика и незаметно показал рукой, что, вроде, рост не совпадает, после чего вопросительно мотнул головой: мол, кто это. Мне ничего не оставалось делать, как пожать плечами.

Оказывается, у них намедни прошли выборы и вместо прежнего социалиста Винни Пуха выбрали этого жлоба, который ко всему прочему оказался еще и членом либерально-демократической партии, что, вообще, не предвещало ничего хорошего. Предчувствия меня не обманули.

     Поначалу мужик еще как-то пытался соблюсти политес: «Дорогие советские туристы! Добро пожаловать в Японию!»
     Андрюха перевел, как учили: «Мы рады приветствовать дорогих советских друзей на гостеприимной японской земле!»
     Но вскоре терпец у нового мэра лопнул и его понесло: «Нерешенность территориального вопроса уже который год не позволяет подписать нам договор о дружбе и установить добрососедские отношения между нашими странами».
     Андрюха уловил знакомые слова и перевел, как учили: «Японию и Советский Союз связывают давние узы добрососедства!»
     Народ взорвался аплодисментами. Японец испуганно посмотрел в зал, потом себе в бумажку, потом еще раз в зал, после чего продолжил, но уже не так уверенно: «Инцидент с южнокорейским пассажирским самолетом, сбитым над Японским морем, также не способствовал укреплению взаимопонимания между нашими народами».
     Андрюха перевел, как учили: «Японское море – это море мира! Оно не разделяет, а сближает наши страны! Ваш визит – еще одно тому подтверждение и очередной шаг к укреплению взаимопонимания между нашими народами!»
     Новая волна аплодисментов повергла японца в состояние паники. Он опять заглянул себе в бумажку, потом зачем-то в бумажку Андрея, ничего там не понял, и, собрав последние остатки сил и желая только одного – скорейшего окончания этого кошмара, внезапно севшим голосом выдавил: «Тысячи наших соотечественников так и остались лежать в холодной сибирской земле, многие – в безымянных могилах!»
     Андрюха перевел, как учили: «Каждый год к нам на зимовку прилетают журавли из Сибири, соединяя невидимым мостом дружбы две наши страны». И от себя добавил: «Да здравствует японо-советская дружба! Да здравствует мир во всем мире!»
     Аплодисменты не стихали минут пять. Нервы у мэра окончательно сдали, и он, шепча себе под нос что-то вроде «умом Россию не понять!», тихо ретировался с корабля, так и не познав нашего хлебосольства.

Когда все улеглось и мы подошли к Андрюхе с наполненным стаканом, тот все еще стоял в прострации, вцепившись мертвой хваткой в злосчастную бумажку, как утопающий – в спасательный круг. Взгляд стеклянный, губы шевелятся, продолжая что-то беззвучно нашептывать. Вывести Кузнеца из оцепенения смог только Батя, выпив у него на глазах его же, Кузнеца, стакан.

Цементировали дружбу всем пароходом уже без японцев...