bentkovsky: fucking dronov (Default)
     Матофф позвонил среди ночи и сказал: "Представляешь, Бентковский, мы с тобой знакомы уже сорок лет! Если за точку отсчета взять 17-й год (он, по-моему, сказал "экстраполировать", я сонный был, могу и ошибиться), то уже и революцию сделали, и Ленина похоронили, Бухарина расстреляли и фашизм разгромили, Сталин помер и Берию как немецкого шпиона..."
Я подумал и спросил: "Ну и что?"
Матофф хмыкнул и повесил трубку.
Только наутро я понял, какой глобальный человечище, этот Матофф! Не то что какая-то там вувузела!
Ну что, будем отпираться или будем признаваться?
   

bentkovsky: fucking dronov (Default)
     Мой друг Бяша родился и вырос в маленьком шахтерском поселке. Его эстетические взгляды формировались под влиянием суровой геометрии терриконов и непримиримой параллельности железнодорожных путей, уходивших из ворот шахтоуправления куда-то на восток. Согласуясь с этими взглядами, Бяша пил водку из чайной ложечки, непременно мельхиоровой, и не расставался с галстуком даже во сне. Галстук служил Бяше и носовым платком, и салфеткой, и кухонной тряпкой. Папа у Бяши был главным инженером на местной ТЭЦ и всю жизнь посвятил выведению сына в люди. И вывел-таки. В 22 года Бяша окончил университет и стал переводчиком японского языка, которого даже иностранцы называли на "вы". Для шахтерского поселка, где самым вежливым обращением было "ну ты, жопный волос", это был прорыв, сравнимый по значению разве что с полетом Гагарина в космос.
    
Перед чтением надеть спасательный жилет! )Ёоооооп! 

bentkovsky: fucking dronov (Default)
     Мой друг Бяша родился и вырос в маленьком шахтерском поселке. Его эстетические взгляды формировались под влиянием суровой геометрии терриконов и непримиримой параллельности железнодорожных путей, уходивших из ворот шахтоуправления куда-то на восток. Согласуясь с этими взглядами, Бяша пил водку из чайной ложечки, непременно мельхиоровой, и не расставался с галстуком даже во сне. Галстук служил Бяше и носовым платком, и салфеткой, и кухонной тряпкой. Папа у Бяши был главным инженером на местной ТЭЦ и всю жизнь посвятил выведению сына в люди. И вывел-таки. В 22 года Бяша окончил университет и стал переводчиком японского языка, которого даже иностранцы называли на "вы". Для шахтерского поселка, где самым вежливым обращением было "ну ты, жопный волос", это был прорыв, сравнимый по значению разве что с полетом Гагарина в космос.
    
Перед чтением надеть спасательный жилет! )Ёоооооп! 

bentkovsky: fucking dronov (Default)


Помню, курса после четверого вывезли нас, 30 отъявленных японистов и китаистов, по военным нуждам на полевые учения. А мы, надо сказать, проходили тогда по ВУС 6021, то есть, являлись яркими представителями войск спецпропаганды: листовки там разбросать, слова всякие нагрубить врагу в матюгальник, ну и все такое.
Привезли нас на речку. Места живописные, поля вокруг, березка вдалеке маячит, трактор ржавый слева. И тут подходит майор Жигалов и говорит: «А ну-ка, ребята, накричите на воображаемого противника так, чтобы он тут же сдался». И подводит нас к МГС (машине громкоговорящей связи). Ну, а нам после трех портвейнов только этого и надо. Тем более что на приданном нам для печатания листовок передвижном ротаторе мы уже успели напечатать столько фальшивых рублей, что хватало еще на три ящика портвейна! Ну и начали орать, кто на японском, кто на китайском, мол, сдавайся – тебе будет предоставлен теплый перловка и дубовый постель. Гарантируем письмо родственникам, что тебя еще не расстреляли. Короче, сдавайся, мудак иностранный!
А за сопкой деревня была. И их, похоже, об учениях не предупредили. В общем, докричались до того, что местные с перепугу позвонили на соседнюю погранзаставу и попросили защитить их то ли от японцев, то ли от китайцев, которые уже за холмом и уже орут по-своему. Те перепугались не меньше местных и отрядили звено СУ-24. Как мы выжили, одному богу известно.
А мы еще в речке хотели искупаться...

bentkovsky: fucking dronov (Default)


Помню, курса после четверого вывезли нас, 30 отъявленных японистов и китаистов, по военным нуждам на полевые учения. А мы, надо сказать, проходили тогда по ВУС 6021, то есть, являлись яркими представителями войск спецпропаганды: листовки там разбросать, слова всякие нагрубить врагу в матюгальник, ну и все такое.
Привезли нас на речку. Места живописные, поля вокруг, березка вдалеке маячит, трактор ржавый слева. И тут подходит майор Жигалов и говорит: «А ну-ка, ребята, накричите на воображаемого противника так, чтобы он тут же сдался». И подводит нас к МГС (машине громкоговорящей связи). Ну, а нам после трех портвейнов только этого и надо. Тем более что на приданном нам для печатания листовок передвижном ротаторе мы уже успели напечатать столько фальшивых рублей, что хватало еще на три ящика портвейна! Ну и начали орать, кто на японском, кто на китайском, мол, сдавайся – тебе будет предоставлен теплый перловка и дубовый постель. Гарантируем письмо родственникам, что тебя еще не расстреляли. Короче, сдавайся, мудак иностранный!
А за сопкой деревня была. И их, похоже, об учениях не предупредили. В общем, докричались до того, что местные с перепугу позвонили на соседнюю погранзаставу и попросили защитить их то ли от японцев, то ли от китайцев, которые уже за холмом и уже орут по-своему. Те перепугались не меньше местных и отрядили звено СУ-24. Как мы выжили, одному богу известно.
А мы еще в речке хотели искупаться...

bentkovsky: fucking dronov (Default)

Японцы строили нам на Сахалине завод по производству сжиженного газа.

        Мы у себя в Иокогаме уже третьи сутки бились над инструкцией для них, что делать с трубой, на монтаж которой они вышли строго по графику. Японцы терпеливо ждали у трубы. Нам же надо было перевести так, чтобы не рвануло, как в Чернобыле. Труба эта играла какую-то очень важную роль на заводе. А завод был не маленький: он один должен был дать то ли 3, то ли 5% мирового производства жидкого газа. И труб на нем было немало, не на одну тысячу километров потянет. Но именно этот метр все считали самым главным. Директор строительства Судзуки говорил, что от него зависит не только судьба завода, но и всего мира. «Если рванет в этом месте, - стращал он. - Остановится вся автомобильная промышленность Кореи, на Нью-йоркской бирже начнется паника, а в чукотских ярангах погаснет свет». Может быть, поэтому перевод этого метра доверили нам. Как самым опытным. И теперь мы дрожали над каждым словом, как сапер над миной.
Секретно!  )
bentkovsky: fucking dronov (Default)

Японцы строили нам на Сахалине завод по производству сжиженного газа.

        Мы у себя в Иокогаме уже третьи сутки бились над инструкцией для них, что делать с трубой, на монтаж которой они вышли строго по графику. Японцы терпеливо ждали у трубы. Нам же надо было перевести так, чтобы не рвануло, как в Чернобыле. Труба эта играла какую-то очень важную роль на заводе. А завод был не маленький: он один должен был дать то ли 3, то ли 5% мирового производства жидкого газа. И труб на нем было немало, не на одну тысячу километров потянет. Но именно этот метр все считали самым главным. Директор строительства Судзуки говорил, что от него зависит не только судьба завода, но и всего мира. «Если рванет в этом месте, - стращал он. - Остановится вся автомобильная промышленность Кореи, на Нью-йоркской бирже начнется паника, а в чукотских ярангах погаснет свет». Может быть, поэтому перевод этого метра доверили нам. Как самым опытным. И теперь мы дрожали над каждым словом, как сапер над миной.
Секретно!  )
bentkovsky: fucking dronov (Default)

Это было давно. Еще в те времена, когда ничего не подозревающий народ вдруг хватали на улице и загоняли на ленинские субботники. Откосить было труднее, чем от армии. В деканате могли спросить: "Ты что же, сука, Ленина не уважаешь?" И потом сколько ни приноси справок из мавзолея об очередном паломничестве, вины своей не загладишь никогда. Одна только мысль о том, что могут спросить, гнала нас на субботники с такой скоростью, с какой мы за пивом не бегали, когда его привозили.
     На первый субботник, когда кафедра направила нас на уборку желтых листьев во владивостокском парке культуры и отдыха, мой сокурсник, гр-н Матофф, приехал на БТРе, размахивая красным флагом. На вопрос «где взял БТР?», сказал, что труднее было флаг достать.
     Кстати, пару слов об этом человеке. Матофф в те времена был рослым, худощавым юношей со смоляной шевелюрой и густыми черными усами а-ля Чапаев. Впервые Матофф заявил о себе фразой: «Мужики, проснулся ночью! Подумал: «Слава КПСС!» Долго не мог уснуть!» Но особо пристальное внимание он привлек к себе после того, как написал маленькую заметку в газету «Правда» следующего содержания:

Прием в Кремле.

                            Вчера в Кремле приняли 100 грамм.
Продолжение. Без стука не входить! )
bentkovsky: fucking dronov (Default)

Это было давно. Еще в те времена, когда ничего не подозревающий народ вдруг хватали на улице и загоняли на ленинские субботники. Откосить было труднее, чем от армии. В деканате могли спросить: "Ты что же, сука, Ленина не уважаешь?" И потом сколько ни приноси справок из мавзолея об очередном паломничестве, вины своей не загладишь никогда. Одна только мысль о том, что могут спросить, гнала нас на субботники с такой скоростью, с какой мы за пивом не бегали, когда его привозили.
     На первый субботник, когда кафедра направила нас на уборку желтых листьев во владивостокском парке культуры и отдыха, мой сокурсник, гр-н Матофф, приехал на БТРе, размахивая красным флагом. На вопрос «где взял БТР?», сказал, что труднее было флаг достать.
     Кстати, пару слов об этом человеке. Матофф в те времена был рослым, худощавым юношей со смоляной шевелюрой и густыми черными усами а-ля Чапаев. Впервые Матофф заявил о себе фразой: «Мужики, проснулся ночью! Подумал: «Слава КПСС!» Долго не мог уснуть!» Но особо пристальное внимание он привлек к себе после того, как написал маленькую заметку в газету «Правда» следующего содержания:

Прием в Кремле.

                            Вчера в Кремле приняли 100 грамм.
Продолжение. Без стука не входить! )
bentkovsky: fucking dronov (Default)

     Дело было давно. Еще в те времена, когда существовала такая штука, как послефестивальные показы. Это когда после очередного Московского международного кинофестиваля иностранные фильмы развозили по городам и весям «с целью ознакомления широких масс трудящихся с творчеством зарубежных кинематографистов». В тот раз такое счастье выпало Киеву, куда привезли японский фильм про войну местной полиции с мафией. И хотя наш народ уже мог похвастаться такими шедеврами, как «Петровка 38», «Сержант милиции», «Анискин и Фантомас», по мнению некоторых интеллектуалов, все это было не то. В наших фильмах всё, даже кустарные драки, выглядело слишком реалистично. То есть, если в начале фильма главного героя прикладывали трубой по голове, то тема борьбы с преступностью отступала на второй план и место действия переносилось в районную поликлинику, где главный герой проходил все круги ада в попытках закрыть больничный лист. Тоже, конечно, интересно, но попахивает эклектикой. Другое дело – западные фильмы. Там главного героя могли и дустом травить, и в серной кислоте купать, и полировать его мордой столы в каком-нибудь баре (обилие напитков в котором становилось потом центральной темой разговоров в любой компании на долгие недели) – от этого он становился только задумчивее и добрее. Вот и японский фильм обещал зрителю полтора часа погонь с мордобоем в стиле «кунг фу» и «карате». Народ валом валил, несмотря на 2-рублевые билеты. Меня же послали этот фильм переводить. 

     Сюжет фильма был прост, как букет икебаны. Некто инспектор Такаги весь фильм гоняется на «тоёте» за бандой злых якудза и все время переговаривается по рации со своей напарницей Ханако, которая по законам жанра в конце фильма становится его женой. Я разложил свои листы и понеслось. Первым был диалог по рации с полицейским управлением.

- Инспектор, бандиты сейчас у Токийской телевышки!

- Выезжаю, Роджер!

- Ханако уже там, Роджер!

- Пусть ждет меня, Роджер!

     Народ в зале заерзал. В будку стали долетать крики: «Эй, мужик! Ты разберись там, кто из них Роджер?» Я и сам начал замечать, что что-то тут не так. Но фильм не остановишь. Даже если остановишь, все равно спросить не у кого. Начал импровизировать. Как раз в это время инспектор Такаги связался по рации с Ханако.

- Ханако, без меня ничего не предпринимай!

- Хорошо инспектор. А как там Роджер?

- Я уже на подъезде. Жди! С Роджером все в порядке!

- Жду! Привет Роджеру!

- Хорошо, передам! Роджер тоже передает тебе привет!

- Спасибо! Какой он милый, этот Роджер!

     Народ понемногу успокоился. Правда, на всю эту каратню с кунгфуевиной уже никто не обращал внимания. Забыв про кино, все ждали только одного: появления этого загадочного Роджера. Слышал, как люди шептали друг другу: «Ничего, щас Роджер появится, он им всем покажет!» Но фильм близился к концу, а Роджера все не было. Даже окружив злых бандитов в каком-то сарае, полицейские только и делали, что говорили о таинственном Роджере.

- Третий, я – седьмой. Обхожу справа! Как Роджер?

- Седьмой, я – третий. Роджер рвется в бой!

- Первый, передай пятому, мы на месте. Берегите Роджера!

- Второй, не понял, кого прикрывать? Роджера? Спасибо за доверие!

     Напряжение в зале росло. Женщины, вцепившись в соседей, были готовы в любую минуту спрятать голову у них под мышкой. Но тут кино кончилось. Выходя из зала растерянные зрители строили догадки: «Наверное, вторая серия есть! Там-то этот Роджер и развернется!» Находились даже такие, кто видел эту вторую серию и рассказывали, что она ни в какое сравнение не идет с первой. «Роджер, действительно, ураган!» - говорили они.

Дорогие мои Киевляне. Простите меня. Ну, не знал я тогда, что «роджер» по-ихнему – это «Вас понял!» или «Приём!» по-нашему. Вибачьте мене, якщо зможете. Приём!

bentkovsky: fucking dronov (Default)

     Дело было давно. Еще в те времена, когда существовала такая штука, как послефестивальные показы. Это когда после очередного Московского международного кинофестиваля иностранные фильмы развозили по городам и весям «с целью ознакомления широких масс трудящихся с творчеством зарубежных кинематографистов». В тот раз такое счастье выпало Киеву, куда привезли японский фильм про войну местной полиции с мафией. И хотя наш народ уже мог похвастаться такими шедеврами, как «Петровка 38», «Сержант милиции», «Анискин и Фантомас», по мнению некоторых интеллектуалов, все это было не то. В наших фильмах всё, даже кустарные драки, выглядело слишком реалистично. То есть, если в начале фильма главного героя прикладывали трубой по голове, то тема борьбы с преступностью отступала на второй план и место действия переносилось в районную поликлинику, где главный герой проходил все круги ада в попытках закрыть больничный лист. Тоже, конечно, интересно, но попахивает эклектикой. Другое дело – западные фильмы. Там главного героя могли и дустом травить, и в серной кислоте купать, и полировать его мордой столы в каком-нибудь баре (обилие напитков в котором становилось потом центральной темой разговоров в любой компании на долгие недели) – от этого он становился только задумчивее и добрее. Вот и японский фильм обещал зрителю полтора часа погонь с мордобоем в стиле «кунг фу» и «карате». Народ валом валил, несмотря на 2-рублевые билеты. Меня же послали этот фильм переводить. 

     Сюжет фильма был прост, как букет икебаны. Некто инспектор Такаги весь фильм гоняется на «тоёте» за бандой злых якудза и все время переговаривается по рации со своей напарницей Ханако, которая по законам жанра в конце фильма становится его женой. Я разложил свои листы и понеслось. Первым был диалог по рации с полицейским управлением.

- Инспектор, бандиты сейчас у Токийской телевышки!

- Выезжаю, Роджер!

- Ханако уже там, Роджер!

- Пусть ждет меня, Роджер!

     Народ в зале заерзал. В будку стали долетать крики: «Эй, мужик! Ты разберись там, кто из них Роджер?» Я и сам начал замечать, что что-то тут не так. Но фильм не остановишь. Даже если остановишь, все равно спросить не у кого. Начал импровизировать. Как раз в это время инспектор Такаги связался по рации с Ханако.

- Ханако, без меня ничего не предпринимай!

- Хорошо инспектор. А как там Роджер?

- Я уже на подъезде. Жди! С Роджером все в порядке!

- Жду! Привет Роджеру!

- Хорошо, передам! Роджер тоже передает тебе привет!

- Спасибо! Какой он милый, этот Роджер!

     Народ понемногу успокоился. Правда, на всю эту каратню с кунгфуевиной уже никто не обращал внимания. Забыв про кино, все ждали только одного: появления этого загадочного Роджера. Слышал, как люди шептали друг другу: «Ничего, щас Роджер появится, он им всем покажет!» Но фильм близился к концу, а Роджера все не было. Даже окружив злых бандитов в каком-то сарае, полицейские только и делали, что говорили о таинственном Роджере.

- Третий, я – седьмой. Обхожу справа! Как Роджер?

- Седьмой, я – третий. Роджер рвется в бой!

- Первый, передай пятому, мы на месте. Берегите Роджера!

- Второй, не понял, кого прикрывать? Роджера? Спасибо за доверие!

     Напряжение в зале росло. Женщины, вцепившись в соседей, были готовы в любую минуту спрятать голову у них под мышкой. Но тут кино кончилось. Выходя из зала растерянные зрители строили догадки: «Наверное, вторая серия есть! Там-то этот Роджер и развернется!» Находились даже такие, кто видел эту вторую серию и рассказывали, что она ни в какое сравнение не идет с первой. «Роджер, действительно, ураган!» - говорили они.

Дорогие мои Киевляне. Простите меня. Ну, не знал я тогда, что «роджер» по-ихнему – это «Вас понял!» или «Приём!» по-нашему. Вибачьте мене, якщо зможете. Приём!

bentkovsky: fucking dronov (Default)

     Наш пароход с тремястами советскими туристами приближался к Кобе. На берегу уже ждала японская общественность. С приветственной речью должен был выступить мэр города. Оставалось решить, кому переводить. Переводчиков было много, но ветеранами были только я и Батя. 
     Батя - это московский переводчик французского языка, которого ввиду производственной необходимости срочно переучили на японский. Запомнив на курсах пару десятков слов, он творил с ними чудеса: мог перевести и физика-ядерщика на международной конференции, и торговца в магазине радиоэлектроники. Только один раз он лажанулся, когда в одной из московских больниц перевел заболевшему японцу, что сейчас врачи вставят ему в жопу свечку. Когда японца откачали, Батя оставшимися девятнадцатью словами извинился и сказал, что не знал, что в японском языке медицинская и парафиновая свечи обозначаются разными словами. Японец его простил, но, когда покидал кабинет, задницу на всякий случай прикрывал ладошкой.
     И вот теперь мы сидели и размышляли, кому переводить мэра. Ни мне, ни Бате звездить "весь вечер на арене" не хотелось.  

- А, знаешь что? - осенило меня. - Давай мы на это дело Кузнеца подпишем!

- Гениально! - воскликнул Батя. - Вечером готовь стакан! Такие идеи нельзя оставлять неотмеченными.

     Кузнец, или Андрей Кузнецов, молодой жгучий брюнет с чересчур орлиным носом (вылитый Ярмольник в молодости), только что закончил МГУ и шел с нами в Японию впервые. Для людей с таким носом он был на удивление нежадным человеком: мог даже, если надо, бескорыстно поделиться ценившейся на вес золота валютой. Единственным его недостатком было чрезмерное честолюбие.

     Не откладывая вопрос в долгий ящик, мы спустились в каюту и позвонили Кузнецу: «Зайди на минуту – дело есть!» Через пять минут Кузнец стоял перед нами.

- Значит так, Андрей! - начал Батя голосом Левитана, сообщающего о вероломном нападении фашистов. - Через три часа здесь будет мэр города Кобе. Твоя задача – подойти к нему, встать рядом и перевести все, что он скажет.

- Да вы что, мужики, я же здесь впервые! - реакция Кузнеца была предсказуемой, вплоть до произнесенной фразы.

- Ну и что? Мы ж не заставляем тебя на амбразуру прыгать! Может, и живой еще останешься! И потом, Андрей, когда-то все-таки надо начинать! Да и мэр тут долго не задержится. Вон, народ уже копытом бьет: магнитофоны ждут на берегу. Так что, каких-то полчаса позора и унижений и ты свободен! - все тем же тоном, не терпящим возражений, отстрелялся Батя.

     Наступила моя очередь.

- Андрюха, да ты же завтра будешь самым известным человеком в Кобэ! А, может, и во всей Японии! - начал я издалека.

- Это почему? - насторожился Кузнец.

- Как почему?! Тебя ж сегодня во всех вечерних новостях покажут! А завтра местные торгаши уже будут бесплатно тебе совать магнитофоны, лишь бы взял! Но это всё мелочи! Главное – директор круиза отметит тебя в отчете о поездке. Отчет ляжет на стол начальника отдела кадров по странам Юго-Восточной Азии, и максимум через год ты уже представитель «Интуриста» в Японии. Отдельный офис, своя квартира в Роппонги...

- Стоп, Андреич, запомни, на чем остановился. Потом продолжишь. Я побежал лексику учить! - в глазах Андрюхи уже отсвечивались неоновые огни Токио.

- Да ничего не надо учить. Я этого Винни Пуха уже раз десять переводил. Наизусть помню, - остановил его я.

- Какого Винни Пуха?

- Ну, мэра ихнего. Он такой маленький, кругленький – копия Винни Пух. Только глазами не вышел.

- Так, Андреич, не отвлекаемся, - в голосе Кузнеца уже начали проскальзывать начальственные нотки представителя «Интуриста» в Японии. - Так о чем он будет тут гундеть?

- Записывай. Сначала он скажет: «Мы рады приветствовать дорогих советских друзей на гостеприимной японской земле!» Второе: «Японию и Советский Союз связывают давние узы добрососедства!» Третье: «Японское море – это море мира! Оно не разделяет, а сближает наши страны! Ваш визит – еще одно тому подтверждение и очередной шаг к укреплению взаимопонимания между нашими народами!» Четвертое: «Каждый год к нам на зимовку прилетают журавли из Сибири, соединяя невидимым мостом дружбы две наши страны». Записал? Молодец. Ну, и под конец он скажет что-нибудь вроде: «Да здравствует японо-советская дружба, да здравствует мир во всем мире!» Все! После этого плюешь на Винни Пуха, только, смотри, не в прямом смысле, и подходишь к нам, а мы тебе уже наливаем полный стакан.

     Танцевальный салон был набит битком. Как же, живых японцев обещали показать. Протиснувшись в зал, я глянул на сцену и обомлел: рядом с Андрюхой стоял не маленький Винни Пух, а какой-то рослый незнакомый мужик. Андрюха, увидев меня, кивнул в сторону мужика и незаметно показал рукой, что, вроде, рост не совпадает, после чего вопросительно мотнул головой: мол, кто это. Мне ничего не оставалось делать, как пожать плечами.

     Оказывается, у них намедни прошли выборы и вместо прежнего социалиста Винни Пуха выбрали этого жлоба, который ко всему прочему оказался еще и членом либерально-демократической партии, что, вообще, не предвещало ничего хорошего. Предчувствия меня не обманули.

     Поначалу мужик еще как-то пытался соблюсти политес: «Дорогие советские туристы! Добро пожаловать в Японию!»
     Андрюха перевел, как учили: «Мы рады приветствовать
дорогих советских друзей на гостеприимной японской земле!»
     Но вскоре терпец у нового мэра лопнул и его понесло: «Нерешенность территориального вопроса уже который год не позволяет подписать нам договор о дружбе и установить добрососедские отношения между нашими странами».
    
Андрюха уловил знакомые слова и перевел, как учили: «Японию и Советский Союз связывают давние узы добрососедства!»
    
Народ взорвался аплодисментами. Японец испуганно посмотрел в зал, потом себе в бумажку, потом еще раз в зал, после чего продолжил, но уже не так уверенно: «Инцидент с южнокорейским пассажирским самолетом, сбитым над Японским морем, также не способствовал укреплению взаимопонимания между нашими народами».
    
Андрюха перевел, как учили: «Японское море – это море мира! Оно не разделяет, а сближает наши страны! Ваш визит – еще одно тому подтверждение и очередной шаг к укреплению взаимопонимания между нашими народами!»
    
Новая волна аплодисментов повергла японца в состояние паники. Он опять заглянул себе в бумажку, потом зачем-то в бумажку Андрея, ничего там не понял, и, собрав последние остатки сил и желая только одного – скорейшего окончания этого кошмара, внезапно севшим голосом выдавил: «Тысячи наших соотечественников так и остались лежать в холодной сибирской земле, многие – в безымянных могилах!»
    
Андрюха перевел, как учили: «Каждый год к нам на зимовку прилетают журавли из Сибири, соединяя невидимым мостом дружбы две наши страны». И от себя добавил: «Да здравствует японо-советская дружба! Да здравствует мир во всем мире!»
    
Аплодисменты не стихали минут пять. Нервы у мэра окончательно сдали, и он, шепча себе под нос что-то вроде «умом Россию не понять!», тихо ретировался с корабля, так и не познав нашего хлебосольства.

     Когда все улеглось и мы подошли к Андрюхе с наполненным стаканом, тот все еще стоял в прострации, вцепившись мертвой хваткой в злосчастную бумажку, как утопающий – в спасательный круг. Взгляд стеклянный, губы шевелятся, продолжая что-то беззвучно нашептывать. Вывести Кузнеца из оцепенения смог только Батя, выпив у него на глазах его же, Кузнеца, стакан.

     Цементировали дружбу всем пароходом уже без японцев... 

bentkovsky: fucking dronov (Default)

     Наш пароход с тремястами советскими туристами приближался к Кобе. На берегу уже ждала японская общественность. С приветственной речью должен был выступить мэр города. Оставалось решить, кому переводить. Переводчиков было много, но ветеранами были только я и Батя. 
     Батя - это московский переводчик французского языка, которого ввиду производственной необходимости срочно переучили на японский. Запомнив на курсах пару десятков слов, он творил с ними чудеса: мог перевести и физика-ядерщика на международной конференции, и торговца в магазине радиоэлектроники. Только один раз он лажанулся, когда в одной из московских больниц перевел заболевшему японцу, что сейчас врачи вставят ему в жопу свечку. Когда японца откачали, Батя оставшимися девятнадцатью словами извинился и сказал, что не знал, что в японском языке медицинская и парафиновая свечи обозначаются разными словами. Японец его простил, но, когда покидал кабинет, задницу на всякий случай прикрывал ладошкой.
     И вот теперь мы сидели и размышляли, кому переводить мэра. Ни мне, ни Бате звездить "весь вечер на арене" не хотелось.  

- А, знаешь что? - осенило меня. - Давай мы на это дело Кузнеца подпишем!

- Гениально! - воскликнул Батя. - Вечером готовь стакан! Такие идеи нельзя оставлять неотмеченными.

     Кузнец, или Андрей Кузнецов, молодой жгучий брюнет с чересчур орлиным носом (вылитый Ярмольник в молодости), только что закончил МГУ и шел с нами в Японию впервые. Для людей с таким носом он был на удивление нежадным человеком: мог даже, если надо, бескорыстно поделиться ценившейся на вес золота валютой. Единственным его недостатком было чрезмерное честолюбие.

     Не откладывая вопрос в долгий ящик, мы спустились в каюту и позвонили Кузнецу: «Зайди на минуту – дело есть!» Через пять минут Кузнец стоял перед нами.

- Значит так, Андрей! - начал Батя голосом Левитана, сообщающего о вероломном нападении фашистов. - Через три часа здесь будет мэр города Кобе. Твоя задача – подойти к нему, встать рядом и перевести все, что он скажет.

- Да вы что, мужики, я же здесь впервые! - реакция Кузнеца была предсказуемой, вплоть до произнесенной фразы.

- Ну и что? Мы ж не заставляем тебя на амбразуру прыгать! Может, и живой еще останешься! И потом, Андрей, когда-то все-таки надо начинать! Да и мэр тут долго не задержится. Вон, народ уже копытом бьет: магнитофоны ждут на берегу. Так что, каких-то полчаса позора и унижений и ты свободен! - все тем же тоном, не терпящим возражений, отстрелялся Батя.

     Наступила моя очередь.

- Андрюха, да ты же завтра будешь самым известным человеком в Кобэ! А, может, и во всей Японии! - начал я издалека.

- Это почему? - насторожился Кузнец.

- Как почему?! Тебя ж сегодня во всех вечерних новостях покажут! А завтра местные торгаши уже будут бесплатно тебе совать магнитофоны, лишь бы взял! Но это всё мелочи! Главное – директор круиза отметит тебя в отчете о поездке. Отчет ляжет на стол начальника отдела кадров по странам Юго-Восточной Азии, и максимум через год ты уже представитель «Интуриста» в Японии. Отдельный офис, своя квартира в Роппонги...

- Стоп, Андреич, запомни, на чем остановился. Потом продолжишь. Я побежал лексику учить! - в глазах Андрюхи уже отсвечивались неоновые огни Токио.

- Да ничего не надо учить. Я этого Винни Пуха уже раз десять переводил. Наизусть помню, - остановил его я.

- Какого Винни Пуха?

- Ну, мэра ихнего. Он такой маленький, кругленький – копия Винни Пух. Только глазами не вышел.

- Так, Андреич, не отвлекаемся, - в голосе Кузнеца уже начали проскальзывать начальственные нотки представителя «Интуриста» в Японии. - Так о чем он будет тут гундеть?

- Записывай. Сначала он скажет: «Мы рады приветствовать дорогих советских друзей на гостеприимной японской земле!» Второе: «Японию и Советский Союз связывают давние узы добрососедства!» Третье: «Японское море – это море мира! Оно не разделяет, а сближает наши страны! Ваш визит – еще одно тому подтверждение и очередной шаг к укреплению взаимопонимания между нашими народами!» Четвертое: «Каждый год к нам на зимовку прилетают журавли из Сибири, соединяя невидимым мостом дружбы две наши страны». Записал? Молодец. Ну, и под конец он скажет что-нибудь вроде: «Да здравствует японо-советская дружба, да здравствует мир во всем мире!» Все! После этого плюешь на Винни Пуха, только, смотри, не в прямом смысле, и подходишь к нам, а мы тебе уже наливаем полный стакан.

     Танцевальный салон был набит битком. Как же, живых японцев обещали показать. Протиснувшись в зал, я глянул на сцену и обомлел: рядом с Андрюхой стоял не маленький Винни Пух, а какой-то рослый незнакомый мужик. Андрюха, увидев меня, кивнул в сторону мужика и незаметно показал рукой, что, вроде, рост не совпадает, после чего вопросительно мотнул головой: мол, кто это. Мне ничего не оставалось делать, как пожать плечами.

     Оказывается, у них намедни прошли выборы и вместо прежнего социалиста Винни Пуха выбрали этого жлоба, который ко всему прочему оказался еще и членом либерально-демократической партии, что, вообще, не предвещало ничего хорошего. Предчувствия меня не обманули.

     Поначалу мужик еще как-то пытался соблюсти политес: «Дорогие советские туристы! Добро пожаловать в Японию!»
     Андрюха перевел, как учили: «Мы рады приветствовать
дорогих советских друзей на гостеприимной японской земле!»
     Но вскоре терпец у нового мэра лопнул и его понесло: «Нерешенность территориального вопроса уже который год не позволяет подписать нам договор о дружбе и установить добрососедские отношения между нашими странами».
    
Андрюха уловил знакомые слова и перевел, как учили: «Японию и Советский Союз связывают давние узы добрососедства!»
    
Народ взорвался аплодисментами. Японец испуганно посмотрел в зал, потом себе в бумажку, потом еще раз в зал, после чего продолжил, но уже не так уверенно: «Инцидент с южнокорейским пассажирским самолетом, сбитым над Японским морем, также не способствовал укреплению взаимопонимания между нашими народами».
    
Андрюха перевел, как учили: «Японское море – это море мира! Оно не разделяет, а сближает наши страны! Ваш визит – еще одно тому подтверждение и очередной шаг к укреплению взаимопонимания между нашими народами!»
    
Новая волна аплодисментов повергла японца в состояние паники. Он опять заглянул себе в бумажку, потом зачем-то в бумажку Андрея, ничего там не понял, и, собрав последние остатки сил и желая только одного – скорейшего окончания этого кошмара, внезапно севшим голосом выдавил: «Тысячи наших соотечественников так и остались лежать в холодной сибирской земле, многие – в безымянных могилах!»
    
Андрюха перевел, как учили: «Каждый год к нам на зимовку прилетают журавли из Сибири, соединяя невидимым мостом дружбы две наши страны». И от себя добавил: «Да здравствует японо-советская дружба! Да здравствует мир во всем мире!»
    
Аплодисменты не стихали минут пять. Нервы у мэра окончательно сдали, и он, шепча себе под нос что-то вроде «умом Россию не понять!», тихо ретировался с корабля, так и не познав нашего хлебосольства.

     Когда все улеглось и мы подошли к Андрюхе с наполненным стаканом, тот все еще стоял в прострации, вцепившись мертвой хваткой в злосчастную бумажку, как утопающий – в спасательный круг. Взгляд стеклянный, губы шевелятся, продолжая что-то беззвучно нашептывать. Вывести Кузнеца из оцепенения смог только Батя, выпив у него на глазах его же, Кузнеца, стакан.

     Цементировали дружбу всем пароходом уже без японцев... 

bentkovsky: fucking dronov (Default)

Майкл прилетал из Сан-Франциско рейсом 785 авиакомпании «НортВест». Самолет должен был приземлиться в 16:55. У меня еще был час в запасе. Выкурив пятую за день «Майлд Сэвен» в специальном загончике для курящих, устроенном у входа в аэропорт, я зашел в зал прилетов. Просторный стеклянный колпак был наполовину пуст. Но не это смутило меня в терминале, к которому каждые 15 минут причаливает новое воздушное судно. Я нутром почувствовал, что чего-то здесь не хватает. Это заставило меня еще раз оглянуться, и тут я все понял: «А где билетные кассы? Где истошные вопли поверх голов: «Девушка, я – по телеграмме!» и «Девушка, проверьте еще раз, на меня должна быть бронь!» Касс не было! Вместо них вдоль стены стояли бездушные автоматы по продаже электронных авиабилетов. А им, кричи не кричи, плевать на твою боль: суй деньги в щелочку и проходи. «Прямо как в метро», - хмыкнул я. Чтобы как-то скоротать оставшиеся 40 минут, я поднялся на второй этаж. Пройдя в кафе и заняв столик у окна, я заказал себе пива и стал смотреть, как садятся и взлетают самолеты. «Сколько же мы не виделись с Майком? 15, 17, а может, все 20 лет?» - думал я, наблюдая, как японцы за окном смывают швабрами птичий помет с огромного «Боинга».

В прошлой жизни Майкла звали Миша, иногда – Михась, реже – Михаил (главным образом, когда надо было пристыдить: «Михаил, ты чего это опять пропускаешь?»), ну, и раза два-три к нему обращались на «вы» («Михаил, а чем это вы с Нинкой на кухне занимались?»).

Миша был из очень интеллигентной семьи. Его знал весь Крещатик и Прорезная. Слухи о нем долетали даже до улицы Горького. Хорошие отзывы постоянно приходили из Болгарии. Он одинаково безупречно владел русским, украинским и английским языками. Был исключительно воспитан, но при случае мог и послать. На любом из этих языков. Хотя, надо отдать ему должное, перед тем, как сделать это, он всегда предупреждал: «А сейчас я буду говорить матом!» Советская власть завидовала его популярности и в отместку не пускала за границу. Нельзя сказать, чтобы Майк сильно от этого страдал, но всякий раз, когда кто-то касался этой темы, он ссылался на загадочный опыт французской революции и неизменно завершал свою краткую ремарку словами: «Гореть им всем в геенне огненной!» Когда же советская власть кончилась, он первым рванул за бугор и теперь летел в Токио свободным человеком.

Я его не сразу узнал. Все-таки глаза искали Мишу из Киева. А на меня смотрел типичный Майкл из Калифорнии: белые кроссовки, белые то ли носки, то ли гетры, бежевые шорты до колен, майка с какой-то надписью на все пузо и обязательный атрибут любого американца – огромный «Nikon» на груди.

- Are you Миша? – на всякий случай спросил я.

- Are you Бен? – Майкл, видимо, тоже меня не узнал.

- Привет, Майк!

- Привет, Бен!

Мы обнялись и через пару часов сидели в нашей маленькой кухоньке, которая многим японцам одновременно служит гостиной, а нередко  и спальней, и под русские пельмени свинчивали головку уже второй «Украинской на бруньках». Дети впервые видели живого американца и сидели тихо, боясь пошевелиться. Слава богу, Миша хоть по-английски умел говорить.

            На следующий день, еле разлепив глаза, я аккуратно вышел на кухню в надежде найти там хоть какое-нибудь лекарство. Вместо лекарства я нашел там Майка, который нетерпеливо стучал костяшками пальцев по дубовому столу: «А когда мы Японию поедем смотреть?»

- Не, ну ты - натуральный американец! – только и смог я выдавить из себя после того, как с трудом оторвался от крана. – Никакого милосердия!

            В общем, как я ни старался уберечь свои мозги от излишних страданий, сделать этого мне в этот день не удалось. На секунду задумавшись (дольше было страшно), я робко предложил: «Может, в театр Кабуки сходим?» Но Миша воспринял это, как личное оскорбление, и даже предупредил, что будет вынужден говорить матом.

- Тогда, может, на 45-й этаж токийского муниципалитета? – поспешил я сдать назад.

- А что там? – заинтересовался Миша.

- Смотровая площадка. Бесплатная. Представляешь, Майк, в то время, как все лохи платят по 10 долларов за Токийскую башню, мы пойдем с тобой и обозрим все это даром. То же самое, Майк, только лучше! Потому что бесплатно!

- Из самолета видел! – отрезал Майк.

- А как насчет Диснейленда? – мои познания о местах культурного отдыха в Японии стремительно иссякали.

- Меня от него тошнит! – скривился Майк.

- Что, так часто бываешь? – собрался я ему позавидовать.

- Нет, вестибулярный аппарат не в дугу! – ответил Майк.

- Ну, тогда не знаю… Хотя, постой. Может, Одайба?

- А там что? – Майк опять поднял бровь.

- Да, собственно, ничего. Так, остров искусственный, из мусора сделан. Но туда даже японцев на экскурсию возят! – поспешил я выложить последний аргумент, потому что думать дальше больше не было сил.

- Ладно, поехали на твою Одайбу, - на удивление быстро согласился Майк.

Одайба Майку сначала не понравилась. И не нравилась до тех пор, пока мы не нашли малоэстетичный забор (а найти такой на Одайбе, ох, как непросто) и не осушили под ним по банке «Асахи». После этого Майк немного оживился и даже стал интересоваться, где он. Да и я стал поразговорчивей. Даже корейские бани, бесстыдно рекламируемые всеми японскими телеканалами, не смогли омрачить нашего нового настроения, хотя направили мысли Майка в неожиданное русло: «Бен, а когда мы пойдем баб голых смотреть?»

- Куда, на пляж, что ли? – не понял я.

- Зачем на пляж! Ты что, не знаешь, где тут у вас бабы голые водятся? – с напускным удивлением спросил Майк и сально мне подмигнул.

- Как это не знаю?! Знаю – в Кабуки-чё водятся! Но я бы лично не советовал, если ты, конечно, за эти годы в гастроэнтерологи не переквалифицировался.

На этот раз в глазах Майка стояло настоящее удивление.

- Понимаешь, Майк, японский стриптиз отличается какой-то особой анатомической жестокостью, - продолжал я. - Это тебе не питерская кунсткамера. Там все-таки формальдегид, колбы, тапочки фетровые. А тут – вот она, живая, стоит в полуметре от твоей морды, и вдруг так вывернет, как бы это помягче сказать, свои промежности, что становится виден ее желудок.

            Майк был настолько ошарашен, что замер на месте. «А как же…?» - только и смог он выдавить из себя. Я почти физически ощущал, как где-то внутри него рушатся все стереотипы и идеалы. Ему понадобилось довольно много времени, чтобы снова прийти в себя. Я даже успел сбегать за новой партией пива. Сделав пару жадных глотков, Майк оглянулся по сторонам и, наклонившись ко мне, почему-то шепотом спросил: «А на Фудзияму можно?»

- Не вижу связи. Объясни мне, Майк, какая может быть логическая связь между стриптизом и Фудзиямой? – спросил я строго.

- Прямая, - просипел Майк.

- Как палец проктолога, - подумал я, а вслух сказал. - На Фудзияму можно.

Автобус на Фудзияму отходил от Токийского вокзала в 6 утра. Погода была отвратная. Низкие серые тучи гнали на нас какую-то мокрую пыль. Сродни погоде было и наше настроение. Кроме нас в автобусе сидели с десяток местных, пара индусов и китаец в пиджаке. Как только автобус тронулся, гид, расфуфыренная девица в красном берете (я еще подумал: «Прямо спецназ какой-то!»), затрещала, как пулемет. Майк даже проснулся: «Чего это с ней?» Я, как мог, успокоил: «Говорит, что Фудзияма по высоте такая же, как наша Волга по длине. Только тут в метрах, а там в километрах». Майк с умным видом кивнул, но было видно, что длины нашей Волги он не знает. Хотя, зачем ему, новоиспеченному американцу, знать про какую-то Волгу. Ему бы теперь про Миссисипи запомнить.

Проснулся я оттого, что кто-то тряс меня за плечо. «В чем дело?» - рявкнул я спросонья. Передо мной стояла прежняя девица в красном берете и жестами приглашала к выходу. «Майк, приехали!» - толкнул я американца в бок. Мы вышли из автобуса и погрузились в густейший туман.

- А где гора? - завертел головой Майк.

- Вот! – я похлопал ладонью по куску какой-то скалы, очень кстати вынырнувшей из тумана.

            В Токио мы вернулись поздно вечером. Про Фудзияму больше никогда не вспоминали.
bentkovsky: fucking dronov (Default)

Майкл прилетал из Сан-Франциско рейсом 785 авиакомпании «НортВест». Самолет должен был приземлиться в 16:55. У меня еще был час в запасе. Выкурив пятую за день «Майлд Сэвен» в специальном загончике для курящих, устроенном у входа в аэропорт, я зашел в зал прилетов. Просторный стеклянный колпак был наполовину пуст. Но не это смутило меня в терминале, к которому каждые 15 минут причаливает новое воздушное судно. Я нутром почувствовал, что чего-то здесь не хватает. Это заставило меня еще раз оглянуться, и тут я все понял: «А где билетные кассы? Где истошные вопли поверх голов: «Девушка, я – по телеграмме!» и «Девушка, проверьте еще раз, на меня должна быть бронь!» Касс не было! Вместо них вдоль стены стояли бездушные автоматы по продаже электронных авиабилетов. А им, кричи не кричи, плевать на твою боль: суй деньги в щелочку и проходи. «Прямо как в метро», - хмыкнул я. Чтобы как-то скоротать оставшиеся 40 минут, я поднялся на второй этаж. Пройдя в кафе и заняв столик у окна, я заказал себе пива и стал смотреть, как садятся и взлетают самолеты. «Сколько же мы не виделись с Майком? 15, 17, а может, все 20 лет?» - думал я, наблюдая, как японцы за окном смывают швабрами птичий помет с огромного «Боинга».

В прошлой жизни Майкла звали Миша, иногда – Михась, реже – Михаил (главным образом, когда надо было пристыдить: «Михаил, ты чего это опять пропускаешь?»), ну, и раза два-три к нему обращались на «вы» («Михаил, а чем это вы с Нинкой на кухне занимались?»).

Миша был из очень интеллигентной семьи. Его знал весь Крещатик и Прорезная. Слухи о нем долетали даже до улицы Горького. Хорошие отзывы постоянно приходили из Болгарии. Он одинаково безупречно владел русским, украинским и английским языками. Был исключительно воспитан, но при случае мог и послать. На любом из этих языков. Хотя, надо отдать ему должное, перед тем, как сделать это, он всегда предупреждал: «А сейчас я буду говорить матом!» Советская власть завидовала его популярности и в отместку не пускала за границу. Нельзя сказать, чтобы Майк сильно от этого страдал, но всякий раз, когда кто-то касался этой темы, он ссылался на загадочный опыт французской революции и неизменно завершал свою краткую ремарку словами: «Гореть им всем в геенне огненной!» Когда же советская власть кончилась, он первым рванул за бугор и теперь летел в Токио свободным человеком.

Я его не сразу узнал. Все-таки глаза искали Мишу из Киева. А на меня смотрел типичный Майкл из Калифорнии: белые кроссовки, белые то ли носки, то ли гетры, бежевые шорты до колен, майка с какой-то надписью на все пузо и обязательный атрибут любого американца – огромный «Nikon» на груди.

- Are you Миша? – на всякий случай спросил я.

- Are you Бен? – Майкл, видимо, тоже меня не узнал.

- Привет, Майк!

- Привет, Бен!

Мы обнялись и через пару часов сидели в нашей маленькой кухоньке, которая многим японцам одновременно служит гостиной, а нередко  и спальней, и под русские пельмени свинчивали головку уже второй «Украинской на бруньках». Дети впервые видели живого американца и сидели тихо, боясь пошевелиться. Слава богу, Миша хоть по-английски умел говорить.

            На следующий день, еле разлепив глаза, я аккуратно вышел на кухню в надежде найти там хоть какое-нибудь лекарство. Вместо лекарства я нашел там Майка, который нетерпеливо стучал костяшками пальцев по дубовому столу: «А когда мы Японию поедем смотреть?»

- Не, ну ты - натуральный американец! – только и смог я выдавить из себя после того, как с трудом оторвался от крана. – Никакого милосердия!

            В общем, как я ни старался уберечь свои мозги от излишних страданий, сделать этого мне в этот день не удалось. На секунду задумавшись (дольше было страшно), я робко предложил: «Может, в театр Кабуки сходим?» Но Миша воспринял это, как личное оскорбление, и даже предупредил, что будет вынужден говорить матом.

- Тогда, может, на 45-й этаж токийского муниципалитета? – поспешил я сдать назад.

- А что там? – заинтересовался Миша.

- Смотровая площадка. Бесплатная. Представляешь, Майк, в то время, как все лохи платят по 10 долларов за Токийскую башню, мы пойдем с тобой и обозрим все это даром. То же самое, Майк, только лучше! Потому что бесплатно!

- Из самолета видел! – отрезал Майк.

- А как насчет Диснейленда? – мои познания о местах культурного отдыха в Японии стремительно иссякали.

- Меня от него тошнит! – скривился Майк.

- Что, так часто бываешь? – собрался я ему позавидовать.

- Нет, вестибулярный аппарат не в дугу! – ответил Майк.

- Ну, тогда не знаю… Хотя, постой. Может, Одайба?

- А там что? – Майк опять поднял бровь.

- Да, собственно, ничего. Так, остров искусственный, из мусора сделан. Но туда даже японцев на экскурсию возят! – поспешил я выложить последний аргумент, потому что думать дальше больше не было сил.

- Ладно, поехали на твою Одайбу, - на удивление быстро согласился Майк.

Одайба Майку сначала не понравилась. И не нравилась до тех пор, пока мы не нашли малоэстетичный забор (а найти такой на Одайбе, ох, как непросто) и не осушили под ним по банке «Асахи». После этого Майк немного оживился и даже стал интересоваться, где он. Да и я стал поразговорчивей. Даже корейские бани, бесстыдно рекламируемые всеми японскими телеканалами, не смогли омрачить нашего нового настроения, хотя направили мысли Майка в неожиданное русло: «Бен, а когда мы пойдем баб голых смотреть?»

- Куда, на пляж, что ли? – не понял я.

- Зачем на пляж! Ты что, не знаешь, где тут у вас бабы голые водятся? – с напускным удивлением спросил Майк и сально мне подмигнул.

- Как это не знаю?! Знаю – в Кабуки-чё водятся! Но я бы лично не советовал, если ты, конечно, за эти годы в гастроэнтерологи не переквалифицировался.

На этот раз в глазах Майка стояло настоящее удивление.

- Понимаешь, Майк, японский стриптиз отличается какой-то особой анатомической жестокостью, - продолжал я. - Это тебе не питерская кунсткамера. Там все-таки формальдегид, колбы, тапочки фетровые. А тут – вот она, живая, стоит в полуметре от твоей морды, и вдруг так вывернет, как бы это помягче сказать, свои промежности, что становится виден ее желудок.

            Майк был настолько ошарашен, что замер на месте. «А как же…?» - только и смог он выдавить из себя. Я почти физически ощущал, как где-то внутри него рушатся все стереотипы и идеалы. Ему понадобилось довольно много времени, чтобы снова прийти в себя. Я даже успел сбегать за новой партией пива. Сделав пару жадных глотков, Майк оглянулся по сторонам и, наклонившись ко мне, почему-то шепотом спросил: «А на Фудзияму можно?»

- Не вижу связи. Объясни мне, Майк, какая может быть логическая связь между стриптизом и Фудзиямой? – спросил я строго.

- Прямая, - просипел Майк.

- Как палец проктолога, - подумал я, а вслух сказал. - На Фудзияму можно.

Автобус на Фудзияму отходил от Токийского вокзала в 6 утра. Погода была отвратная. Низкие серые тучи гнали на нас какую-то мокрую пыль. Сродни погоде было и наше настроение. Кроме нас в автобусе сидели с десяток местных, пара индусов и китаец в пиджаке. Как только автобус тронулся, гид, расфуфыренная девица в красном берете (я еще подумал: «Прямо спецназ какой-то!»), затрещала, как пулемет. Майк даже проснулся: «Чего это с ней?» Я, как мог, успокоил: «Говорит, что Фудзияма по высоте такая же, как наша Волга по длине. Только тут в метрах, а там в километрах». Майк с умным видом кивнул, но было видно, что длины нашей Волги он не знает. Хотя, зачем ему, новоиспеченному американцу, знать про какую-то Волгу. Ему бы теперь про Миссисипи запомнить.

Проснулся я оттого, что кто-то тряс меня за плечо. «В чем дело?» - рявкнул я спросонья. Передо мной стояла прежняя девица в красном берете и жестами приглашала к выходу. «Майк, приехали!» - толкнул я американца в бок. Мы вышли из автобуса и погрузились в густейший туман.

- А где гора? - завертел головой Майк.

- Вот! – я похлопал ладонью по куску какой-то скалы, очень кстати вынырнувшей из тумана.

            В Токио мы вернулись поздно вечером. Про Фудзияму больше никогда не вспоминали.

January 2013

S M T W T F S
   12 34 5
6789101112
13141516171819
20212223242526
2728293031  

Syndicate

RSS Atom

Most Popular Tags

Style Credit

Expand Cut Tags

No cut tags
Page generated Jul. 27th, 2025 10:31 am
Powered by Dreamwidth Studios