Глобальное. Матофф!
Jun. 21st, 2010 12:41 amЯ подумал и спросил: "Ну и что?"
Матофф хмыкнул и повесил трубку.
Только наутро я понял, какой глобальный человечище, этот Матофф! Не то что какая-то там вувузела!
Помню, курса после четверого вывезли нас, 30 отъявленных японистов и китаистов, по военным нуждам на полевые учения. А мы, надо сказать, проходили тогда по ВУС 6021, то есть, являлись яркими представителями войск спецпропаганды: листовки там разбросать, слова всякие нагрубить врагу в матюгальник, ну и все такое.
Привезли нас на речку. Места живописные, поля вокруг, березка вдалеке маячит, трактор ржавый слева. И тут подходит майор Жигалов и говорит: «А ну-ка, ребята, накричите на воображаемого противника так, чтобы он тут же сдался». И подводит нас к МГС (машине громкоговорящей связи). Ну, а нам после трех портвейнов только этого и надо. Тем более что на приданном нам для печатания листовок передвижном ротаторе мы уже успели напечатать столько фальшивых рублей, что хватало еще на три ящика портвейна! Ну и начали орать, кто на японском, кто на китайском, мол, сдавайся – тебе будет предоставлен теплый перловка и дубовый постель. Гарантируем письмо родственникам, что тебя еще не расстреляли. Короче, сдавайся, мудак иностранный!
А за сопкой деревня была. И их, похоже, об учениях не предупредили. В общем, докричались до того, что местные с перепугу позвонили на соседнюю погранзаставу и попросили защитить их то ли от японцев, то ли от китайцев, которые уже за холмом и уже орут по-своему. Те перепугались не меньше местных и отрядили звено СУ-24. Как мы выжили, одному богу известно.
А мы еще в речке хотели искупаться...
Помню, курса после четверого вывезли нас, 30 отъявленных японистов и китаистов, по военным нуждам на полевые учения. А мы, надо сказать, проходили тогда по ВУС 6021, то есть, являлись яркими представителями войск спецпропаганды: листовки там разбросать, слова всякие нагрубить врагу в матюгальник, ну и все такое.
Привезли нас на речку. Места живописные, поля вокруг, березка вдалеке маячит, трактор ржавый слева. И тут подходит майор Жигалов и говорит: «А ну-ка, ребята, накричите на воображаемого противника так, чтобы он тут же сдался». И подводит нас к МГС (машине громкоговорящей связи). Ну, а нам после трех портвейнов только этого и надо. Тем более что на приданном нам для печатания листовок передвижном ротаторе мы уже успели напечатать столько фальшивых рублей, что хватало еще на три ящика портвейна! Ну и начали орать, кто на японском, кто на китайском, мол, сдавайся – тебе будет предоставлен теплый перловка и дубовый постель. Гарантируем письмо родственникам, что тебя еще не расстреляли. Короче, сдавайся, мудак иностранный!
А за сопкой деревня была. И их, похоже, об учениях не предупредили. В общем, докричались до того, что местные с перепугу позвонили на соседнюю погранзаставу и попросили защитить их то ли от японцев, то ли от китайцев, которые уже за холмом и уже орут по-своему. Те перепугались не меньше местных и отрядили звено СУ-24. Как мы выжили, одному богу известно.
А мы еще в речке хотели искупаться...
Японцы строили нам на Сахалине завод по производству сжиженного газа.
Японцы строили нам на Сахалине завод по производству сжиженного газа.
Это было давно. Еще в те времена, когда ничего не подозревающий народ вдруг хватали на улице и загоняли на ленинские субботники. Откосить было труднее, чем от армии. В деканате могли спросить: "Ты что же, сука, Ленина не уважаешь?" И потом сколько ни приноси справок из мавзолея об очередном паломничестве, вины своей не загладишь никогда. Одна только мысль о том, что могут спросить, гнала нас на субботники с такой скоростью, с какой мы за пивом не бегали, когда его привозили.
На первый субботник, когда кафедра направила нас на уборку желтых листьев во владивостокском парке культуры и отдыха, мой сокурсник, гр-н Матофф, приехал на БТРе, размахивая красным флагом. На вопрос «где взял БТР?», сказал, что труднее было флаг достать.
Кстати, пару слов об этом человеке. Матофф в те времена был рослым, худощавым юношей со смоляной шевелюрой и густыми черными усами а-ля Чапаев. Впервые Матофф заявил о себе фразой: «Мужики, проснулся ночью! Подумал: «Слава КПСС!» Долго не мог уснуть!» Но особо пристальное внимание он привлек к себе после того, как написал маленькую заметку в газету «Правда» следующего содержания:
Прием в Кремле.
Это было давно. Еще в те времена, когда ничего не подозревающий народ вдруг хватали на улице и загоняли на ленинские субботники. Откосить было труднее, чем от армии. В деканате могли спросить: "Ты что же, сука, Ленина не уважаешь?" И потом сколько ни приноси справок из мавзолея об очередном паломничестве, вины своей не загладишь никогда. Одна только мысль о том, что могут спросить, гнала нас на субботники с такой скоростью, с какой мы за пивом не бегали, когда его привозили.
На первый субботник, когда кафедра направила нас на уборку желтых листьев во владивостокском парке культуры и отдыха, мой сокурсник, гр-н Матофф, приехал на БТРе, размахивая красным флагом. На вопрос «где взял БТР?», сказал, что труднее было флаг достать.
Кстати, пару слов об этом человеке. Матофф в те времена был рослым, худощавым юношей со смоляной шевелюрой и густыми черными усами а-ля Чапаев. Впервые Матофф заявил о себе фразой: «Мужики, проснулся ночью! Подумал: «Слава КПСС!» Долго не мог уснуть!» Но особо пристальное внимание он привлек к себе после того, как написал маленькую заметку в газету «Правда» следующего содержания:
Прием в Кремле.
Дело было давно. Еще в те времена, когда существовала такая штука, как послефестивальные показы. Это когда после очередного Московского международного кинофестиваля иностранные фильмы развозили по городам и весям «с целью ознакомления широких масс трудящихся с творчеством зарубежных кинематографистов». В тот раз такое счастье выпало Киеву, куда привезли японский фильм про войну местной полиции с мафией. И хотя наш народ уже мог похвастаться такими шедеврами, как «Петровка 38», «Сержант милиции», «Анискин и Фантомас», по мнению некоторых интеллектуалов, все это было не то. В наших фильмах всё, даже кустарные драки, выглядело слишком реалистично. То есть, если в начале фильма главного героя прикладывали трубой по голове, то тема борьбы с преступностью отступала на второй план и место действия переносилось в районную поликлинику, где главный герой проходил все круги ада в попытках закрыть больничный лист. Тоже, конечно, интересно, но попахивает эклектикой. Другое дело – западные фильмы. Там главного героя могли и дустом травить, и в серной кислоте купать, и полировать его мордой столы в каком-нибудь баре (обилие напитков в котором становилось потом центральной темой разговоров в любой компании на долгие недели) – от этого он становился только задумчивее и добрее. Вот и японский фильм обещал зрителю полтора часа погонь с мордобоем в стиле «кунг фу» и «карате». Народ валом валил, несмотря на 2-рублевые билеты. Меня же послали этот фильм переводить.
Сюжет фильма был прост, как букет икебаны. Некто инспектор Такаги весь фильм гоняется на «тоёте» за бандой злых якудза и все время переговаривается по рации со своей напарницей Ханако, которая по законам жанра в конце фильма становится его женой. Я разложил свои листы и понеслось. Первым был диалог по рации с полицейским управлением.
- Инспектор, бандиты сейчас у Токийской телевышки!
- Выезжаю, Роджер!
- Ханако уже там, Роджер!
- Пусть ждет меня, Роджер!
Народ в зале заерзал. В будку стали долетать крики: «Эй, мужик! Ты разберись там, кто из них Роджер?» Я и сам начал замечать, что что-то тут не так. Но фильм не остановишь. Даже если остановишь, все равно спросить не у кого. Начал импровизировать. Как раз в это время инспектор Такаги связался по рации с Ханако.
- Ханако, без меня ничего не предпринимай!
- Хорошо инспектор. А как там Роджер?
- Я уже на подъезде. Жди! С Роджером все в порядке!
- Жду! Привет Роджеру!
- Хорошо, передам! Роджер тоже передает тебе привет!
- Спасибо! Какой он милый, этот Роджер!
Народ понемногу успокоился. Правда, на всю эту каратню с кунгфуевиной уже никто не обращал внимания. Забыв про кино, все ждали только одного: появления этого загадочного Роджера. Слышал, как люди шептали друг другу: «Ничего, щас Роджер появится, он им всем покажет!» Но фильм близился к концу, а Роджера все не было. Даже окружив злых бандитов в каком-то сарае, полицейские только и делали, что говорили о таинственном Роджере.
- Третий, я – седьмой. Обхожу справа! Как Роджер?
- Седьмой, я – третий. Роджер рвется в бой!
- Первый, передай пятому, мы на месте. Берегите Роджера!
- Второй, не понял, кого прикрывать? Роджера? Спасибо за доверие!
Напряжение в зале росло. Женщины, вцепившись в соседей, были готовы в любую минуту спрятать голову у них под мышкой. Но тут кино кончилось. Выходя из зала растерянные зрители строили догадки: «Наверное, вторая серия есть! Там-то этот Роджер и развернется!» Находились даже такие, кто видел эту вторую серию и рассказывали, что она ни в какое сравнение не идет с первой. «Роджер, действительно, ураган!» - говорили они.
Дорогие мои Киевляне. Простите меня. Ну, не знал я тогда, что «роджер» по-ихнему – это «Вас понял!» или «Приём!» по-нашему. Вибачьте мене, якщо зможете. Приём!
Дело было давно. Еще в те времена, когда существовала такая штука, как послефестивальные показы. Это когда после очередного Московского международного кинофестиваля иностранные фильмы развозили по городам и весям «с целью ознакомления широких масс трудящихся с творчеством зарубежных кинематографистов». В тот раз такое счастье выпало Киеву, куда привезли японский фильм про войну местной полиции с мафией. И хотя наш народ уже мог похвастаться такими шедеврами, как «Петровка 38», «Сержант милиции», «Анискин и Фантомас», по мнению некоторых интеллектуалов, все это было не то. В наших фильмах всё, даже кустарные драки, выглядело слишком реалистично. То есть, если в начале фильма главного героя прикладывали трубой по голове, то тема борьбы с преступностью отступала на второй план и место действия переносилось в районную поликлинику, где главный герой проходил все круги ада в попытках закрыть больничный лист. Тоже, конечно, интересно, но попахивает эклектикой. Другое дело – западные фильмы. Там главного героя могли и дустом травить, и в серной кислоте купать, и полировать его мордой столы в каком-нибудь баре (обилие напитков в котором становилось потом центральной темой разговоров в любой компании на долгие недели) – от этого он становился только задумчивее и добрее. Вот и японский фильм обещал зрителю полтора часа погонь с мордобоем в стиле «кунг фу» и «карате». Народ валом валил, несмотря на 2-рублевые билеты. Меня же послали этот фильм переводить.
Сюжет фильма был прост, как букет икебаны. Некто инспектор Такаги весь фильм гоняется на «тоёте» за бандой злых якудза и все время переговаривается по рации со своей напарницей Ханако, которая по законам жанра в конце фильма становится его женой. Я разложил свои листы и понеслось. Первым был диалог по рации с полицейским управлением.
- Инспектор, бандиты сейчас у Токийской телевышки!
- Выезжаю, Роджер!
- Ханако уже там, Роджер!
- Пусть ждет меня, Роджер!
Народ в зале заерзал. В будку стали долетать крики: «Эй, мужик! Ты разберись там, кто из них Роджер?» Я и сам начал замечать, что что-то тут не так. Но фильм не остановишь. Даже если остановишь, все равно спросить не у кого. Начал импровизировать. Как раз в это время инспектор Такаги связался по рации с Ханако.
- Ханако, без меня ничего не предпринимай!
- Хорошо инспектор. А как там Роджер?
- Я уже на подъезде. Жди! С Роджером все в порядке!
- Жду! Привет Роджеру!
- Хорошо, передам! Роджер тоже передает тебе привет!
- Спасибо! Какой он милый, этот Роджер!
Народ понемногу успокоился. Правда, на всю эту каратню с кунгфуевиной уже никто не обращал внимания. Забыв про кино, все ждали только одного: появления этого загадочного Роджера. Слышал, как люди шептали друг другу: «Ничего, щас Роджер появится, он им всем покажет!» Но фильм близился к концу, а Роджера все не было. Даже окружив злых бандитов в каком-то сарае, полицейские только и делали, что говорили о таинственном Роджере.
- Третий, я – седьмой. Обхожу справа! Как Роджер?
- Седьмой, я – третий. Роджер рвется в бой!
- Первый, передай пятому, мы на месте. Берегите Роджера!
- Второй, не понял, кого прикрывать? Роджера? Спасибо за доверие!
Напряжение в зале росло. Женщины, вцепившись в соседей, были готовы в любую минуту спрятать голову у них под мышкой. Но тут кино кончилось. Выходя из зала растерянные зрители строили догадки: «Наверное, вторая серия есть! Там-то этот Роджер и развернется!» Находились даже такие, кто видел эту вторую серию и рассказывали, что она ни в какое сравнение не идет с первой. «Роджер, действительно, ураган!» - говорили они.
Дорогие мои Киевляне. Простите меня. Ну, не знал я тогда, что «роджер» по-ихнему – это «Вас понял!» или «Приём!» по-нашему. Вибачьте мене, якщо зможете. Приём!
Наш пароход с тремястами советскими туристами приближался к Кобе. На берегу уже ждала японская общественность. С приветственной речью должен был выступить мэр города. Оставалось решить, кому переводить. Переводчиков было много, но ветеранами были только я и Батя.
Батя - это московский переводчик французского языка, которого ввиду производственной необходимости срочно переучили на японский. Запомнив на курсах пару десятков слов, он творил с ними чудеса: мог перевести и физика-ядерщика на международной конференции, и торговца в магазине радиоэлектроники. Только один раз он лажанулся, когда в одной из московских больниц перевел заболевшему японцу, что сейчас врачи вставят ему в жопу свечку. Когда японца откачали, Батя оставшимися девятнадцатью словами извинился и сказал, что не знал, что в японском языке медицинская и парафиновая свечи обозначаются разными словами. Японец его простил, но, когда покидал кабинет, задницу на всякий случай прикрывал ладошкой.
И вот теперь мы сидели и размышляли, кому переводить мэра. Ни мне, ни Бате звездить "весь вечер на арене" не хотелось.
- А, знаешь что? - осенило меня. - Давай мы на это дело Кузнеца подпишем!
- Гениально! - воскликнул Батя. - Вечером готовь стакан! Такие идеи нельзя оставлять неотмеченными.
Кузнец, или Андрей Кузнецов, молодой жгучий брюнет с чересчур орлиным носом (вылитый Ярмольник в молодости), только что закончил МГУ и шел с нами в Японию впервые. Для людей с таким носом он был на удивление нежадным человеком: мог даже, если надо, бескорыстно поделиться ценившейся на вес золота валютой. Единственным его недостатком было чрезмерное честолюбие.
Не откладывая вопрос в долгий ящик, мы спустились в каюту и позвонили Кузнецу: «Зайди на минуту – дело есть!» Через пять минут Кузнец стоял перед нами.
- Значит так, Андрей! - начал Батя голосом Левитана, сообщающего о вероломном нападении фашистов. - Через три часа здесь будет мэр города Кобе. Твоя задача – подойти к нему, встать рядом и перевести все, что он скажет.
- Да вы что, мужики, я же здесь впервые! - реакция Кузнеца была предсказуемой, вплоть до произнесенной фразы.
- Ну и что? Мы ж не заставляем тебя на амбразуру прыгать! Может, и живой еще останешься! И потом, Андрей, когда-то все-таки надо начинать! Да и мэр тут долго не задержится. Вон, народ уже копытом бьет: магнитофоны ждут на берегу. Так что, каких-то полчаса позора и унижений и ты свободен! - все тем же тоном, не терпящим возражений, отстрелялся Батя.
Наступила моя очередь.
- Андрюха, да ты же завтра будешь самым известным человеком в Кобэ! А, может, и во всей Японии! - начал я издалека.
- Это почему? - насторожился Кузнец.
- Как почему?! Тебя ж сегодня во всех вечерних новостях покажут! А завтра местные торгаши уже будут бесплатно тебе совать магнитофоны, лишь бы взял! Но это всё мелочи! Главное – директор круиза отметит тебя в отчете о поездке. Отчет ляжет на стол начальника отдела кадров по странам Юго-Восточной Азии, и максимум через год ты уже представитель «Интуриста» в Японии. Отдельный офис, своя квартира в Роппонги...
- Стоп, Андреич, запомни, на чем остановился. Потом продолжишь. Я побежал лексику учить! - в глазах Андрюхи уже отсвечивались неоновые огни Токио.
- Да ничего не надо учить. Я этого Винни Пуха уже раз десять переводил. Наизусть помню, - остановил его я.
- Какого Винни Пуха?
- Ну, мэра ихнего. Он такой маленький, кругленький – копия Винни Пух. Только глазами не вышел.
- Так, Андреич, не отвлекаемся, - в голосе Кузнеца уже начали проскальзывать начальственные нотки представителя «Интуриста» в Японии. - Так о чем он будет тут гундеть?
- Записывай. Сначала он скажет: «Мы рады приветствовать дорогих советских друзей на гостеприимной японской земле!» Второе: «Японию и Советский Союз связывают давние узы добрососедства!» Третье: «Японское море – это море мира! Оно не разделяет, а сближает наши страны! Ваш визит – еще одно тому подтверждение и очередной шаг к укреплению взаимопонимания между нашими народами!» Четвертое: «Каждый год к нам на зимовку прилетают журавли из Сибири, соединяя невидимым мостом дружбы две наши страны». Записал? Молодец. Ну, и под конец он скажет что-нибудь вроде: «Да здравствует японо-советская дружба, да здравствует мир во всем мире!» Все! После этого плюешь на Винни Пуха, только, смотри, не в прямом смысле, и подходишь к нам, а мы тебе уже наливаем полный стакан.
Танцевальный салон был набит битком. Как же, живых японцев обещали показать. Протиснувшись в зал, я глянул на сцену и обомлел: рядом с Андрюхой стоял не маленький Винни Пух, а какой-то рослый незнакомый мужик. Андрюха, увидев меня, кивнул в сторону мужика и незаметно показал рукой, что, вроде, рост не совпадает, после чего вопросительно мотнул головой: мол, кто это. Мне ничего не оставалось делать, как пожать плечами.
Оказывается, у них намедни прошли выборы и вместо прежнего социалиста Винни Пуха выбрали этого жлоба, который ко всему прочему оказался еще и членом либерально-демократической партии, что, вообще, не предвещало ничего хорошего. Предчувствия меня не обманули.
Поначалу мужик еще как-то пытался соблюсти политес: «Дорогие советские туристы! Добро пожаловать в Японию!»
Андрюха перевел, как учили: «Мы рады приветствовать дорогих советских друзей на гостеприимной японской земле!»
Но вскоре терпец у нового мэра лопнул и его понесло: «Нерешенность территориального вопроса уже который год не позволяет подписать нам договор о дружбе и установить добрососедские отношения между нашими странами».
Андрюха уловил знакомые слова и перевел, как учили: «Японию и Советский Союз связывают давние узы добрососедства!»
Народ взорвался аплодисментами. Японец испуганно посмотрел в зал, потом себе в бумажку, потом еще раз в зал, после чего продолжил, но уже не так уверенно: «Инцидент с южнокорейским пассажирским самолетом, сбитым над Японским морем, также не способствовал укреплению взаимопонимания между нашими народами».
Андрюха перевел, как учили: «Японское море – это море мира! Оно не разделяет, а сближает наши страны! Ваш визит – еще одно тому подтверждение и очередной шаг к укреплению взаимопонимания между нашими народами!»
Новая волна аплодисментов повергла японца в состояние паники. Он опять заглянул себе в бумажку, потом зачем-то в бумажку Андрея, ничего там не понял, и, собрав последние остатки сил и желая только одного – скорейшего окончания этого кошмара, внезапно севшим голосом выдавил: «Тысячи наших соотечественников так и остались лежать в холодной сибирской земле, многие – в безымянных могилах!»
Андрюха перевел, как учили: «Каждый год к нам на зимовку прилетают журавли из Сибири, соединяя невидимым мостом дружбы две наши страны». И от себя добавил: «Да здравствует японо-советская дружба! Да здравствует мир во всем мире!»
Аплодисменты не стихали минут пять. Нервы у мэра окончательно сдали, и он, шепча себе под нос что-то вроде «умом Россию не понять!», тихо ретировался с корабля, так и не познав нашего хлебосольства.
Наш пароход с тремястами советскими туристами приближался к Кобе. На берегу уже ждала японская общественность. С приветственной речью должен был выступить мэр города. Оставалось решить, кому переводить. Переводчиков было много, но ветеранами были только я и Батя.
Батя - это московский переводчик французского языка, которого ввиду производственной необходимости срочно переучили на японский. Запомнив на курсах пару десятков слов, он творил с ними чудеса: мог перевести и физика-ядерщика на международной конференции, и торговца в магазине радиоэлектроники. Только один раз он лажанулся, когда в одной из московских больниц перевел заболевшему японцу, что сейчас врачи вставят ему в жопу свечку. Когда японца откачали, Батя оставшимися девятнадцатью словами извинился и сказал, что не знал, что в японском языке медицинская и парафиновая свечи обозначаются разными словами. Японец его простил, но, когда покидал кабинет, задницу на всякий случай прикрывал ладошкой.
И вот теперь мы сидели и размышляли, кому переводить мэра. Ни мне, ни Бате звездить "весь вечер на арене" не хотелось.
- А, знаешь что? - осенило меня. - Давай мы на это дело Кузнеца подпишем!
- Гениально! - воскликнул Батя. - Вечером готовь стакан! Такие идеи нельзя оставлять неотмеченными.
Кузнец, или Андрей Кузнецов, молодой жгучий брюнет с чересчур орлиным носом (вылитый Ярмольник в молодости), только что закончил МГУ и шел с нами в Японию впервые. Для людей с таким носом он был на удивление нежадным человеком: мог даже, если надо, бескорыстно поделиться ценившейся на вес золота валютой. Единственным его недостатком было чрезмерное честолюбие.
Не откладывая вопрос в долгий ящик, мы спустились в каюту и позвонили Кузнецу: «Зайди на минуту – дело есть!» Через пять минут Кузнец стоял перед нами.
- Значит так, Андрей! - начал Батя голосом Левитана, сообщающего о вероломном нападении фашистов. - Через три часа здесь будет мэр города Кобе. Твоя задача – подойти к нему, встать рядом и перевести все, что он скажет.
- Да вы что, мужики, я же здесь впервые! - реакция Кузнеца была предсказуемой, вплоть до произнесенной фразы.
- Ну и что? Мы ж не заставляем тебя на амбразуру прыгать! Может, и живой еще останешься! И потом, Андрей, когда-то все-таки надо начинать! Да и мэр тут долго не задержится. Вон, народ уже копытом бьет: магнитофоны ждут на берегу. Так что, каких-то полчаса позора и унижений и ты свободен! - все тем же тоном, не терпящим возражений, отстрелялся Батя.
Наступила моя очередь.
- Андрюха, да ты же завтра будешь самым известным человеком в Кобэ! А, может, и во всей Японии! - начал я издалека.
- Это почему? - насторожился Кузнец.
- Как почему?! Тебя ж сегодня во всех вечерних новостях покажут! А завтра местные торгаши уже будут бесплатно тебе совать магнитофоны, лишь бы взял! Но это всё мелочи! Главное – директор круиза отметит тебя в отчете о поездке. Отчет ляжет на стол начальника отдела кадров по странам Юго-Восточной Азии, и максимум через год ты уже представитель «Интуриста» в Японии. Отдельный офис, своя квартира в Роппонги...
- Стоп, Андреич, запомни, на чем остановился. Потом продолжишь. Я побежал лексику учить! - в глазах Андрюхи уже отсвечивались неоновые огни Токио.
- Да ничего не надо учить. Я этого Винни Пуха уже раз десять переводил. Наизусть помню, - остановил его я.
- Какого Винни Пуха?
- Ну, мэра ихнего. Он такой маленький, кругленький – копия Винни Пух. Только глазами не вышел.
- Так, Андреич, не отвлекаемся, - в голосе Кузнеца уже начали проскальзывать начальственные нотки представителя «Интуриста» в Японии. - Так о чем он будет тут гундеть?
- Записывай. Сначала он скажет: «Мы рады приветствовать дорогих советских друзей на гостеприимной японской земле!» Второе: «Японию и Советский Союз связывают давние узы добрососедства!» Третье: «Японское море – это море мира! Оно не разделяет, а сближает наши страны! Ваш визит – еще одно тому подтверждение и очередной шаг к укреплению взаимопонимания между нашими народами!» Четвертое: «Каждый год к нам на зимовку прилетают журавли из Сибири, соединяя невидимым мостом дружбы две наши страны». Записал? Молодец. Ну, и под конец он скажет что-нибудь вроде: «Да здравствует японо-советская дружба, да здравствует мир во всем мире!» Все! После этого плюешь на Винни Пуха, только, смотри, не в прямом смысле, и подходишь к нам, а мы тебе уже наливаем полный стакан.
Танцевальный салон был набит битком. Как же, живых японцев обещали показать. Протиснувшись в зал, я глянул на сцену и обомлел: рядом с Андрюхой стоял не маленький Винни Пух, а какой-то рослый незнакомый мужик. Андрюха, увидев меня, кивнул в сторону мужика и незаметно показал рукой, что, вроде, рост не совпадает, после чего вопросительно мотнул головой: мол, кто это. Мне ничего не оставалось делать, как пожать плечами.
Оказывается, у них намедни прошли выборы и вместо прежнего социалиста Винни Пуха выбрали этого жлоба, который ко всему прочему оказался еще и членом либерально-демократической партии, что, вообще, не предвещало ничего хорошего. Предчувствия меня не обманули.
Поначалу мужик еще как-то пытался соблюсти политес: «Дорогие советские туристы! Добро пожаловать в Японию!»
Андрюха перевел, как учили: «Мы рады приветствовать дорогих советских друзей на гостеприимной японской земле!»
Но вскоре терпец у нового мэра лопнул и его понесло: «Нерешенность территориального вопроса уже который год не позволяет подписать нам договор о дружбе и установить добрососедские отношения между нашими странами».
Андрюха уловил знакомые слова и перевел, как учили: «Японию и Советский Союз связывают давние узы добрососедства!»
Народ взорвался аплодисментами. Японец испуганно посмотрел в зал, потом себе в бумажку, потом еще раз в зал, после чего продолжил, но уже не так уверенно: «Инцидент с южнокорейским пассажирским самолетом, сбитым над Японским морем, также не способствовал укреплению взаимопонимания между нашими народами».
Андрюха перевел, как учили: «Японское море – это море мира! Оно не разделяет, а сближает наши страны! Ваш визит – еще одно тому подтверждение и очередной шаг к укреплению взаимопонимания между нашими народами!»
Новая волна аплодисментов повергла японца в состояние паники. Он опять заглянул себе в бумажку, потом зачем-то в бумажку Андрея, ничего там не понял, и, собрав последние остатки сил и желая только одного – скорейшего окончания этого кошмара, внезапно севшим голосом выдавил: «Тысячи наших соотечественников так и остались лежать в холодной сибирской земле, многие – в безымянных могилах!»
Андрюха перевел, как учили: «Каждый год к нам на зимовку прилетают журавли из Сибири, соединяя невидимым мостом дружбы две наши страны». И от себя добавил: «Да здравствует японо-советская дружба! Да здравствует мир во всем мире!»
Аплодисменты не стихали минут пять. Нервы у мэра окончательно сдали, и он, шепча себе под нос что-то вроде «умом Россию не понять!», тихо ретировался с корабля, так и не познав нашего хлебосольства.
Майкл прилетал из Сан-Франциско рейсом 785 авиакомпании «НортВест». Самолет должен был приземлиться в 16:55. У меня еще был час в запасе. Выкурив пятую за день «Майлд Сэвен» в специальном загончике для курящих, устроенном у входа в аэропорт, я зашел в зал прилетов. Просторный стеклянный колпак был наполовину пуст. Но не это смутило меня в терминале, к которому каждые 15 минут причаливает новое воздушное судно. Я нутром почувствовал, что чего-то здесь не хватает. Это заставило меня еще раз оглянуться, и тут я все понял: «А где билетные кассы? Где истошные вопли поверх голов: «Девушка, я – по телеграмме!» и «Девушка, проверьте еще раз, на меня должна быть бронь!» Касс не было! Вместо них вдоль стены стояли бездушные автоматы по продаже электронных авиабилетов. А им, кричи не кричи, плевать на твою боль: суй деньги в щелочку и проходи. «Прямо как в метро», - хмыкнул я. Чтобы как-то скоротать оставшиеся 40 минут, я поднялся на второй этаж. Пройдя в кафе и заняв столик у окна, я заказал себе пива и стал смотреть, как садятся и взлетают самолеты. «Сколько же мы не виделись с Майком? 15, 17, а может, все 20 лет?» - думал я, наблюдая, как японцы за окном смывают швабрами птичий помет с огромного «Боинга».
В прошлой жизни Майкла звали Миша, иногда – Михась, реже – Михаил (главным образом, когда надо было пристыдить: «Михаил, ты чего это опять пропускаешь?»), ну, и раза два-три к нему обращались на «вы» («Михаил, а чем это вы с Нинкой на кухне занимались?»).
Миша был из очень интеллигентной семьи. Его знал весь Крещатик и Прорезная. Слухи о нем долетали даже до улицы Горького. Хорошие отзывы постоянно приходили из Болгарии. Он одинаково безупречно владел русским, украинским и английским языками. Был исключительно воспитан, но при случае мог и послать. На любом из этих языков. Хотя, надо отдать ему должное, перед тем, как сделать это, он всегда предупреждал: «А сейчас я буду говорить матом!» Советская власть завидовала его популярности и в отместку не пускала за границу. Нельзя сказать, чтобы Майк сильно от этого страдал, но всякий раз, когда кто-то касался этой темы, он ссылался на загадочный опыт французской революции и неизменно завершал свою краткую ремарку словами: «Гореть им всем в геенне огненной!» Когда же советская власть кончилась, он первым рванул за бугор и теперь летел в Токио свободным человеком.
Я его не сразу узнал. Все-таки глаза искали Мишу из Киева. А на меня смотрел типичный Майкл из Калифорнии: белые кроссовки, белые то ли носки, то ли гетры, бежевые шорты до колен, майка с какой-то надписью на все пузо и обязательный атрибут любого американца – огромный «Nikon» на груди.
- Are you Миша? – на всякий случай спросил я.
- Are you Бен? – Майкл, видимо, тоже меня не узнал.
- Привет, Майк!
- Привет, Бен!
Мы обнялись и через пару часов сидели в нашей маленькой кухоньке, которая многим японцам одновременно служит гостиной, а нередко и спальней, и под русские пельмени свинчивали головку уже второй «Украинской на бруньках». Дети впервые видели живого американца и сидели тихо, боясь пошевелиться. Слава богу, Миша хоть по-английски умел говорить.
На следующий день, еле разлепив глаза, я аккуратно вышел на кухню в надежде найти там хоть какое-нибудь лекарство. Вместо лекарства я нашел там Майка, который нетерпеливо стучал костяшками пальцев по дубовому столу: «А когда мы Японию поедем смотреть?»
- Не, ну ты - натуральный американец! – только и смог я выдавить из себя после того, как с трудом оторвался от крана. – Никакого милосердия!
В общем, как я ни старался уберечь свои мозги от излишних страданий, сделать этого мне в этот день не удалось. На секунду задумавшись (дольше было страшно), я робко предложил: «Может, в театр Кабуки сходим?» Но Миша воспринял это, как личное оскорбление, и даже предупредил, что будет вынужден говорить матом.
- Тогда, может, на 45-й этаж токийского муниципалитета? – поспешил я сдать назад.
- А что там? – заинтересовался Миша.
- Смотровая площадка. Бесплатная. Представляешь, Майк, в то время, как все лохи платят по 10 долларов за Токийскую башню, мы пойдем с тобой и обозрим все это даром. То же самое, Майк, только лучше! Потому что бесплатно!
- Из самолета видел! – отрезал Майк.
- А как насчет Диснейленда? – мои познания о местах культурного отдыха в Японии стремительно иссякали.
- Меня от него тошнит! – скривился Майк.
- Что, так часто бываешь? – собрался я ему позавидовать.
- Нет, вестибулярный аппарат не в дугу! – ответил Майк.
- Ну, тогда не знаю… Хотя, постой. Может, Одайба?
- А там что? – Майк опять поднял бровь.
- Да, собственно, ничего. Так, остров искусственный, из мусора сделан. Но туда даже японцев на экскурсию возят! – поспешил я выложить последний аргумент, потому что думать дальше больше не было сил.
- Ладно, поехали на твою Одайбу, - на удивление быстро согласился Майк.
Одайба Майку сначала не понравилась. И не нравилась до тех пор, пока мы не нашли малоэстетичный забор (а найти такой на Одайбе, ох, как непросто) и не осушили под ним по банке «Асахи». После этого Майк немного оживился и даже стал интересоваться, где он. Да и я стал поразговорчивей. Даже корейские бани, бесстыдно рекламируемые всеми японскими телеканалами, не смогли омрачить нашего нового настроения, хотя направили мысли Майка в неожиданное русло: «Бен, а когда мы пойдем баб голых смотреть?»
- Куда, на пляж, что ли? – не понял я.
- Зачем на пляж! Ты что, не знаешь, где тут у вас бабы голые водятся? – с напускным удивлением спросил Майк и сально мне подмигнул.
- Как это не знаю?! Знаю – в Кабуки-чё водятся! Но я бы лично не советовал, если ты, конечно, за эти годы в гастроэнтерологи не переквалифицировался.
На этот раз в глазах Майка стояло настоящее удивление.
- Понимаешь, Майк, японский стриптиз отличается какой-то особой анатомической жестокостью, - продолжал я. - Это тебе не питерская кунсткамера. Там все-таки формальдегид, колбы, тапочки фетровые. А тут – вот она, живая, стоит в полуметре от твоей морды, и вдруг так вывернет, как бы это помягче сказать, свои промежности, что становится виден ее желудок.
Майк был настолько ошарашен, что замер на месте. «А как же…?» - только и смог он выдавить из себя. Я почти физически ощущал, как где-то внутри него рушатся все стереотипы и идеалы. Ему понадобилось довольно много времени, чтобы снова прийти в себя. Я даже успел сбегать за новой партией пива. Сделав пару жадных глотков, Майк оглянулся по сторонам и, наклонившись ко мне, почему-то шепотом спросил: «А на Фудзияму можно?»
- Не вижу связи. Объясни мне, Майк, какая может быть логическая связь между стриптизом и Фудзиямой? – спросил я строго.
- Прямая, - просипел Майк.
- Как палец проктолога, - подумал я, а вслух сказал. - На Фудзияму можно.
Автобус на Фудзияму отходил от Токийского вокзала в 6 утра. Погода была отвратная. Низкие серые тучи гнали на нас какую-то мокрую пыль. Сродни погоде было и наше настроение. Кроме нас в автобусе сидели с десяток местных, пара индусов и китаец в пиджаке. Как только автобус тронулся, гид, расфуфыренная девица в красном берете (я еще подумал: «Прямо спецназ какой-то!»), затрещала, как пулемет. Майк даже проснулся: «Чего это с ней?» Я, как мог, успокоил: «Говорит, что Фудзияма по высоте такая же, как наша Волга по длине. Только тут в метрах, а там в километрах». Майк с умным видом кивнул, но было видно, что длины нашей Волги он не знает. Хотя, зачем ему, новоиспеченному американцу, знать про какую-то Волгу. Ему бы теперь про Миссисипи запомнить.
Проснулся я оттого, что кто-то тряс меня за плечо. «В чем дело?» - рявкнул я спросонья. Передо мной стояла прежняя девица в красном берете и жестами приглашала к выходу. «Майк, приехали!» - толкнул я американца в бок. Мы вышли из автобуса и погрузились в густейший туман.
- А где гора? - завертел головой Майк.
- Вот! – я похлопал ладонью по куску какой-то скалы, очень кстати вынырнувшей из тумана.
Майкл прилетал из Сан-Франциско рейсом 785 авиакомпании «НортВест». Самолет должен был приземлиться в 16:55. У меня еще был час в запасе. Выкурив пятую за день «Майлд Сэвен» в специальном загончике для курящих, устроенном у входа в аэропорт, я зашел в зал прилетов. Просторный стеклянный колпак был наполовину пуст. Но не это смутило меня в терминале, к которому каждые 15 минут причаливает новое воздушное судно. Я нутром почувствовал, что чего-то здесь не хватает. Это заставило меня еще раз оглянуться, и тут я все понял: «А где билетные кассы? Где истошные вопли поверх голов: «Девушка, я – по телеграмме!» и «Девушка, проверьте еще раз, на меня должна быть бронь!» Касс не было! Вместо них вдоль стены стояли бездушные автоматы по продаже электронных авиабилетов. А им, кричи не кричи, плевать на твою боль: суй деньги в щелочку и проходи. «Прямо как в метро», - хмыкнул я. Чтобы как-то скоротать оставшиеся 40 минут, я поднялся на второй этаж. Пройдя в кафе и заняв столик у окна, я заказал себе пива и стал смотреть, как садятся и взлетают самолеты. «Сколько же мы не виделись с Майком? 15, 17, а может, все 20 лет?» - думал я, наблюдая, как японцы за окном смывают швабрами птичий помет с огромного «Боинга».
В прошлой жизни Майкла звали Миша, иногда – Михась, реже – Михаил (главным образом, когда надо было пристыдить: «Михаил, ты чего это опять пропускаешь?»), ну, и раза два-три к нему обращались на «вы» («Михаил, а чем это вы с Нинкой на кухне занимались?»).
Миша был из очень интеллигентной семьи. Его знал весь Крещатик и Прорезная. Слухи о нем долетали даже до улицы Горького. Хорошие отзывы постоянно приходили из Болгарии. Он одинаково безупречно владел русским, украинским и английским языками. Был исключительно воспитан, но при случае мог и послать. На любом из этих языков. Хотя, надо отдать ему должное, перед тем, как сделать это, он всегда предупреждал: «А сейчас я буду говорить матом!» Советская власть завидовала его популярности и в отместку не пускала за границу. Нельзя сказать, чтобы Майк сильно от этого страдал, но всякий раз, когда кто-то касался этой темы, он ссылался на загадочный опыт французской революции и неизменно завершал свою краткую ремарку словами: «Гореть им всем в геенне огненной!» Когда же советская власть кончилась, он первым рванул за бугор и теперь летел в Токио свободным человеком.
Я его не сразу узнал. Все-таки глаза искали Мишу из Киева. А на меня смотрел типичный Майкл из Калифорнии: белые кроссовки, белые то ли носки, то ли гетры, бежевые шорты до колен, майка с какой-то надписью на все пузо и обязательный атрибут любого американца – огромный «Nikon» на груди.
- Are you Миша? – на всякий случай спросил я.
- Are you Бен? – Майкл, видимо, тоже меня не узнал.
- Привет, Майк!
- Привет, Бен!
Мы обнялись и через пару часов сидели в нашей маленькой кухоньке, которая многим японцам одновременно служит гостиной, а нередко и спальней, и под русские пельмени свинчивали головку уже второй «Украинской на бруньках». Дети впервые видели живого американца и сидели тихо, боясь пошевелиться. Слава богу, Миша хоть по-английски умел говорить.
На следующий день, еле разлепив глаза, я аккуратно вышел на кухню в надежде найти там хоть какое-нибудь лекарство. Вместо лекарства я нашел там Майка, который нетерпеливо стучал костяшками пальцев по дубовому столу: «А когда мы Японию поедем смотреть?»
- Не, ну ты - натуральный американец! – только и смог я выдавить из себя после того, как с трудом оторвался от крана. – Никакого милосердия!
В общем, как я ни старался уберечь свои мозги от излишних страданий, сделать этого мне в этот день не удалось. На секунду задумавшись (дольше было страшно), я робко предложил: «Может, в театр Кабуки сходим?» Но Миша воспринял это, как личное оскорбление, и даже предупредил, что будет вынужден говорить матом.
- Тогда, может, на 45-й этаж токийского муниципалитета? – поспешил я сдать назад.
- А что там? – заинтересовался Миша.
- Смотровая площадка. Бесплатная. Представляешь, Майк, в то время, как все лохи платят по 10 долларов за Токийскую башню, мы пойдем с тобой и обозрим все это даром. То же самое, Майк, только лучше! Потому что бесплатно!
- Из самолета видел! – отрезал Майк.
- А как насчет Диснейленда? – мои познания о местах культурного отдыха в Японии стремительно иссякали.
- Меня от него тошнит! – скривился Майк.
- Что, так часто бываешь? – собрался я ему позавидовать.
- Нет, вестибулярный аппарат не в дугу! – ответил Майк.
- Ну, тогда не знаю… Хотя, постой. Может, Одайба?
- А там что? – Майк опять поднял бровь.
- Да, собственно, ничего. Так, остров искусственный, из мусора сделан. Но туда даже японцев на экскурсию возят! – поспешил я выложить последний аргумент, потому что думать дальше больше не было сил.
- Ладно, поехали на твою Одайбу, - на удивление быстро согласился Майк.
Одайба Майку сначала не понравилась. И не нравилась до тех пор, пока мы не нашли малоэстетичный забор (а найти такой на Одайбе, ох, как непросто) и не осушили под ним по банке «Асахи». После этого Майк немного оживился и даже стал интересоваться, где он. Да и я стал поразговорчивей. Даже корейские бани, бесстыдно рекламируемые всеми японскими телеканалами, не смогли омрачить нашего нового настроения, хотя направили мысли Майка в неожиданное русло: «Бен, а когда мы пойдем баб голых смотреть?»
- Куда, на пляж, что ли? – не понял я.
- Зачем на пляж! Ты что, не знаешь, где тут у вас бабы голые водятся? – с напускным удивлением спросил Майк и сально мне подмигнул.
- Как это не знаю?! Знаю – в Кабуки-чё водятся! Но я бы лично не советовал, если ты, конечно, за эти годы в гастроэнтерологи не переквалифицировался.
На этот раз в глазах Майка стояло настоящее удивление.
- Понимаешь, Майк, японский стриптиз отличается какой-то особой анатомической жестокостью, - продолжал я. - Это тебе не питерская кунсткамера. Там все-таки формальдегид, колбы, тапочки фетровые. А тут – вот она, живая, стоит в полуметре от твоей морды, и вдруг так вывернет, как бы это помягче сказать, свои промежности, что становится виден ее желудок.
Майк был настолько ошарашен, что замер на месте. «А как же…?» - только и смог он выдавить из себя. Я почти физически ощущал, как где-то внутри него рушатся все стереотипы и идеалы. Ему понадобилось довольно много времени, чтобы снова прийти в себя. Я даже успел сбегать за новой партией пива. Сделав пару жадных глотков, Майк оглянулся по сторонам и, наклонившись ко мне, почему-то шепотом спросил: «А на Фудзияму можно?»
- Не вижу связи. Объясни мне, Майк, какая может быть логическая связь между стриптизом и Фудзиямой? – спросил я строго.
- Прямая, - просипел Майк.
- Как палец проктолога, - подумал я, а вслух сказал. - На Фудзияму можно.
Автобус на Фудзияму отходил от Токийского вокзала в 6 утра. Погода была отвратная. Низкие серые тучи гнали на нас какую-то мокрую пыль. Сродни погоде было и наше настроение. Кроме нас в автобусе сидели с десяток местных, пара индусов и китаец в пиджаке. Как только автобус тронулся, гид, расфуфыренная девица в красном берете (я еще подумал: «Прямо спецназ какой-то!»), затрещала, как пулемет. Майк даже проснулся: «Чего это с ней?» Я, как мог, успокоил: «Говорит, что Фудзияма по высоте такая же, как наша Волга по длине. Только тут в метрах, а там в километрах». Майк с умным видом кивнул, но было видно, что длины нашей Волги он не знает. Хотя, зачем ему, новоиспеченному американцу, знать про какую-то Волгу. Ему бы теперь про Миссисипи запомнить.
Проснулся я оттого, что кто-то тряс меня за плечо. «В чем дело?» - рявкнул я спросонья. Передо мной стояла прежняя девица в красном берете и жестами приглашала к выходу. «Майк, приехали!» - толкнул я американца в бок. Мы вышли из автобуса и погрузились в густейший туман.
- А где гора? - завертел головой Майк.
- Вот! – я похлопал ладонью по куску какой-то скалы, очень кстати вынырнувшей из тумана.